Тышлер - Вера Чайковская

В одном из писем Тышлер перечисляет тех людей, которые интересуются больной Флорой. Это их общие друзья, в отличие от художников, которые порой имели дело лишь с Тышлером, а Флора отсиживалась на кухне (как в случае с Никичем).

Приведу этот список очень известных и тогда, и теперь имен: Лиля Брик и Василий Катанян, скульптор Сарра Лебедева, кинорежиссер и кинооператор Сергей Урусевский с женой, Любовь Эренбург — жена Ильи Эренбурга, коллекционеры Денисовы и Семеновы, бывшие остовцы — Александр Лабас и Меер Аксельрод…

Как видим, круг друзей достаточно широк. Флора не всех «отвадила».

Навещает Тышлер и Флориных девочек, живущих с дедом на улице Вавилова, причем пишет Флоре, что обе они похорошели и он по ним скучает.

В письме от 23 апреля — любопытный штрих. Один из пейзажей Вереи у Тышлера приобрело Министерство иностранных дел, и Громыко, тогдашний министр иностранных дел, отвез его в Италию для подарка Фонфани — итальянскому министру иностранных дел. Тышлер острит: «Я бы на месте Фонфани подарил его Третьяковке». В остроте — горькая ирония. Тышлер хочет признания у себя на родине. Хочет, чтобы новые работы тоже были в Третьяковке.

Есть в письмах и реакция на знаменательную выставку 1966 года в Музее изобразительных искусств — Тышлер пишет, что находится «под ее впечатлением». Эта выставка, прошедшая с огромным успехом, конечно же дала много новых сил и много радостных эмоций.

А вот письмо, написанное 3 августа 1966 года из Вереи, накануне дня рождения Флоры. Сама она в это время проходила в Москве курс послеоперационного облучения. Приведу отрывок письма, из которого ясно, что дата осталась «сакральной» и влюбленность никуда не ушла:

«Как ты, моя радость, себя чувствуешь? Я не оставляю тебя ни на секунду, бесконечно думаю о тебе, думаю хорошо, думаю так, как может думать любящий и влюбленный. Да! Да! Так что мне не скучно».

И в конце пишет, что 4 августа, конечно, пошлет телеграмму.

Проходит 12 лет — огромный срок для семейных отношений. Может быть, теперь появятся «раздражение» и «привычка», будничный «брюзжащий» тон?

Письмо из Москвы в Боткинскую больницу, где оказалась Флора. От 3 июля 1978 года — Тышлеру, между прочим, 80 лет!

Много нежности, юмора и самоиронии. Никакого «брюзжания» не замечается! Флора понимает его «без слов», ей не нужно все объяснять. Нежность окутывает не только Флору, но и ее дочек. «Прелестная» Таня, старшая, уже замужем и живет отдельно. Тышлер остался «на попечении» младшей, Любы, выступающей в роли «взрослой», а он — «капризный ребенок». Трогают строчки о «детском доме» — без любви и заботы Тышлер увядает, ему становится холодно и пустынно, «как в детском доме». В нем живут, как я уже писала, неиссякающая до конца жизни потребность в любви и желание обжитого и веселого домашнего очага. Флора для него остается молодой и привлекательной, и никакие «костыли» этому не могут помешать.

За год до этого письма, в 1977 году, он делает целую серию (14 работ!) карандашных рисунков Любы. Вероятно, фломастер, к которому художник пристрастился в 1960-е годы, не мог передать «нюансов» этого облика, длинноносого и чуть нелепого, но окутанного аурой мягкой задумчивости и простоты. Карандашные линии, то четкие, то растушеванные, то яркие, то блеклые, то прямые, то закрученные спиралью, — делали это с большей выразительностью («Люба» № 12, 1977).

Старшую дочь Флоры, Таню, Тышлер не рисовал, а учил рисовать. А облик Любы, как водится преображенный и мифологизированный, узнается в целом ряде его поздних работ («Океанида», серия «Океаниды», 1975, «Девушка с домиком и цветами», 1976).

В «Девушке с домиком и цветами» Тышлер использует контраст геометрических, ставших почти абстрактными форм и живой, хрупкой «телесности». К характерному, очень серьезному длинноносому профилю с «египетским» глазом пристраивается геометризированный домик с флажками, а девичья фигура в платье решена как сияющая по краям радужными тонами объемная конструкция. Теплоты и женственности прибавляют в композицию вспыхивающие золотом кольца волос и тоже излучающие свет — голубой, зеленый, желтый — тонко выписанные цветы в ее руке. Вообще весь поздний Тышлер «сияет» и «светится», вещи и люди на его полотнах излучают теплый свет…

Сохранилось последнее тышлеровское письмо Флоре из реанимационного отделения Измайловской больницы, куда он попал после сердечного приступа. Письмо датируется 4 февраля 1980 года, а через несколько месяцев уже дома, утром 23 июня (немного не дожив до дня рождения) Тышлер умер:

В последнем письме — поразительное мужество и верность себе. Он и тут демонстрирует свою «непослушность», не слушая врача, запретившего сидеть.

Доктора и сестры «чужие», а ему хочется на волю — в мастерскую, домой, где, даже когда Флора мерит давление, — это приятно. Очень «тышлеровское» признание в любви.

Кстати, Белла в своих воспоминаниях пишет о «плохих» профессорах, которых Флора звала для лечения Тышлера. Ей кажется, что врачи из поликлиники Литфонда лучше. Я эту поликлинику еще застала, единственным ее преимуществом было — отсутствие очередей. Хорошие врачи — везде счастливое исключение. Вот и Тышлер собирается Флоре что-то рассказать о местных сестрах и докторах, едва ли очень воодушевляющее. Тышлер подчеркивает, что ест хорошо. Это их особый условный язык, — ведь Тышлер невероятно брезглив, но больничными кашами не пренебрегает.