Признание - Джон Гришэм

— Извини, Донти, но раньше ты говорил, что это было шоссе номер двести сорок четыре.

— Верно, двести сорок четыре. Я заехал на мост: было еще темно и тихо, и никаких машин поблизости. Я вытащил ее из пикапа и бросил в реку. Когда я услышал всплеск, то меня вырвало. Я помню, что проплакал всю дорогу домой…

* * *

Губернатор сделал шаг вперед и выключил запись.

— Ребята, я увидел все, что хотел. Пошли!

Все трое опустили рукава, вставили в манжеты запонки, надели пиджаки и вышли из кабинета. В коридоре их ждали охранники, которых вызвали, учитывая непростую обстановку. Губернатор со свитой спустился по лестнице на первый этаж и быстро направился к капитолию. Не доходя до трибуны, он и его спутники остановились немного в стороне и дождались окончания зажигательной речи преподобного Иеремии Мейса. Когда епископ, завершая выступление, поклялся отомстить, толпа одобрительно взревела. Однако при виде губернатора, неожиданно поднявшегося на трибуну, настроение собравшихся резко изменилось. Сначала все замолчали, но, услышав слова: «Я — Гилл Ньютон, губернатор великого штата Техас», — толпа взорвалась свистом и улюлюканьем.

— Благодарю вас, что пришли сюда и воспользовались своим правом на собрания, предоставленным Первой поправкой. Боже, храни Америку! — Новая волна возмущенных криков. — Мы живем в великой стране и поддерживаем демократию — самую справедливую систему в мире. — Демократию тоже освистали. — Вы собрались здесь, поскольку считаете Донти Драмма невиновным. Я пришел сказать вам, что вы ошибаетесь. Он был осужден справедливым судом. У него был хороший адвокат. Донти Драмм признался в убийстве. — Рев возмущения был настолько мощным, что Ньютону пришлось кричать в микрофон. — Его дело изучалось десятками судей пяти судов — и штата, и федеральных, — и вынесенный приговор утвержден ими единогласно.

Когда из-за поднявшегося шума говорить стало невозможно, Ньютон, улыбаясь, оглядел толпу так, как делает только облеченный властью человек, оказавшийся бесправным плебсом. Он кивнул, принимая ненависть этих людей. Дождавшись, когда рев негодования чуть стихнет, губернатор наклонился к микрофону и, зная, что это покажут в вечерних выпусках новостей по всем каналам Техаса, театрально произнес:

— Я отказываюсь предоставить отсрочку Донти Драмму. Он — настоящее чудовище! Он виновен!

Толпа взревела и подалась вперед. Губернатор помахал рукой в камеры и отступил назад. Его тут же подхватили охранники и быстро увели с трибуны. Барри и Уэйн поспешили за шефом, не в силах скрыть улыбки. Их патрон с блеском выполнил задуманное и обеспечил себе победу на всех будущих выборах.

Последняя трапеза, последняя прогулка, последнее слово. Донти никогда не понимал значения этих заключительных действий. Что за странный интерес к тому, что именно человек съест перед смертью? Разве еда приносит успокоение, укрепляет тело или откладывает неизбежное? Пищу вместе с органами скоро все равно изымут из тела и сожгут. Какой во всем этом смысл? После десятилетий скудного питания для чего проявлять такую трогательную заботу перед тем, как убить?

Он помнил, в какой ужас в первые дни в камере смертников его приводило то, что входило в тюремное меню. Донти вырастила женщина, которая любила и умела готовить. Роберта любила вкусно поесть, сама выращивала овощи и была очень разборчивой при выборе полуфабрикатов. Она активно пользовалась специями и приправами, и мясо у нее всегда получалось на редкость аппетитным. Первым мясным блюдом, которое Донти получил в камере смертников, был кусок свинины, абсолютно лишенный вкуса. Через неделю он навсегда потерял аппетит.

А теперь от него ждали, что он устроит себе настоящий пир и преисполнится благодарности за эту последнюю милость. Как ни странно, но почти все приговоренные к смерти долго размышляли о последней трапезе. Может, потому, что больше размышлять было не о чем. Донти же давно решил: он не станет есть ничего, что хоть отдаленно будет напоминать о блюдах, приготовленных матерью. Поэтому он заказал пиццу с копченой колбасой и бокал пива из корнеплодов. Все это принесли ровно в 16.00 два охранника, и Донти молча ждал, пока они выйдут из камеры. После приезда он прилег на койку и в полудреме ждал, когда доставят еду и придет адвокат. Он ждал и чуда, но к четырем часам потерял последнюю надежду.

За прутьями решетки был небольшой холл, из которого за Донти наблюдали охранник, начальник тюрьмы и капеллан, дважды пытавшийся завязать беседу. Донти дважды отказался от духовного наставления. Он не очень понимал, почему оказался под таким присмотром, но решил, что это для предотвращения самоубийства. Хотя оставалось неясным, как он мог покончить с собой, тем более здесь. Если бы он хотел наложить на себя руки, то сделал бы это уже давно. Теперь он жалел, что до сих пор жив. Если бы он давно умер, его матери не пришлось бы теперь присутствовать на казни.

Хотя вкусовые рецепторы много лет назад должны были атрофироваться из-за безвкусного хлеба, жидкого сока и непонятного мяса, пицца показалась Донти удивительно вкусной, и он жевал очень медленно.

Бен Джетер подошел к решетке и спросил:

— Как тебе пицца, Донти?

— Хорошо, — вежливо ответил он, не поднимая глаз.

— Что-нибудь еще нужно?

Донти отрицательно покачал головой. «Мне нужно много всякого, приятель, но ты не в силах дать мне ничего. И даже если бы мог, то все равно не стал бы. Так что оставь меня в покое».

— Адвокат скоро будет.

Донти кивнул и взял еще кусочек.

В 16.21 Пятый окружной апелляционный суд в Новом Орлеане отказался признать Донти невменяемым. Адвокатская контора Робби Флэка немедленно направила в Верховный суд США ходатайство об истребовании дела из производства нижестоящего суда в вышестоящий. Целью данной акции являлось изучение доводов, изложенных в апелляции. Если приказ об истребовании дела отдавался, то приведение смертного приговора в исполнение откладывалось до тех пор, пока не будут подготовлены, собраны и рассмотрены нужные документы. Если приказ не отдавался, то это означало неизбежную казнь, поскольку апеллировать больше было не к кому.

В здании Верховного суда в Вашингтоне секретарь получил прошение по электронной почте и тут же переправил его девяти судьям. В прошении не говорилось ни слова о «петиции Бойетта», направленной в Техасский уголовный апелляционный суд.

Как только «Кинг эйр» приземлился в Хантсвилле, Робби позвонил в контору, и ему сообщили об отклонении прошения Пятым окружным судом. Джоуи Гэмбл пока так и не добрался до офиса Агнес Таннер в Хьюстоне. Губернатор отклонил ходатайство об отсрочке и сделал это в вызывающей манере. Новых пожаров в Слоуне не было, и все ждали прибытия Национальной гвардии. Все новости — плохие, хотя ничего другого Робби и не ожидал.

Робби, Аарон, Марта и Кит быстро забрались в пассажирский мини-фургон, который подогнал частный детектив, чьими услугами Робби уже пользовался ранее, и они тронулись в путь. До тюрьмы было пятнадцать минут езды. Кит позвонил Дане и постарался объяснить, что происходит, но его рассказ вышел излишне запутанным, да к тому же их беседу слышали другие. Она ничего не понимала и не сомневалась, что он совершает очередную глупость. Он обещал перезвонить ей попозже. Аарон позвонил Фреду Прайору, и тот сообщил, что Бойетт уже не лежит и медленно ходит по офису и явно недоволен, что не позвали журналистов. Он хотел всем рассказать, что случилось на самом деле, а никому, похоже, это не надо. Робби лихорадочно пытался связаться с Джоуи Гэмблом, но тот не отвечал. Марта Хендлер, как обычно, делала заметки в блокноте.