В тени короля - Ольга Ясницкая

«Прекрати, не вспоминай об этом!» Скоро, очень скоро вернётся Харо и отомстит этим тварям. С каким же наслаждением она будет смотреть на то, как Сорок Восьмой убивает их одного за другим!

Служанка принесла бокалы с графином, полным белого вина, и, поклонившись, скрылась в полумраке залы. Зрители снова расшумелись, но Ровена стойко старалась не смотреть на сцену, чтобы не видеть страданий несчастной девочки, которой, судя по нескладной фигурке, едва ли исполнилось шестнадцать. Все эти «достойные» господа, нежные дамы в изящных нарядах виделись ей мутантами из Пустошей, прижившимися среди людей благодаря умению тщательно скрывать свою уродливую суть за благовидными личинами. Сколько же таких химер живёт по соседству? В скольких за добродушной улыбкой скрывается кровожадное чудовище?

Они напитывались чужой кровью, наслаждались страданиями, томились от возбуждения, вызревая в своей похоти и развращённости. Здесь, окружённые богатством, избалованные изобилием, они не стеснялись своей сущности, выставляли её на показ, подначивая, побуждая к новым и новым ухищрениям, дабы насытиться до следующего пиршества багровой тьмой, вытекающей вместе с кровью жертвы. В Ровене бушевало негодование от их вседозволенности, от их уверенности в своей безнаказанности. Почему скорпионы и сервусы, видя всё это, безропотно терпят нечеловеческие измывательства над своей сестрой? Неужели они не понимают, что следующими могут стать сами? Или они настолько смирились со своей участью, что принимают происходящее за данность? Так вот о чём говорила Восемьдесят Третья! Все они рабы целиком: и телом, и разумом; их уже не исправить, в них не разжечь пламя — невозможно разжечь пожар без искры, а она давно погашена Легионом.

— Что же ты, Ровена, не наслаждаешься представлением? — Брутус вернулся. В руках он нёс лакированную шкатулку с золотыми уголками и инкрустированную самоцветами, складывающимися в рисунок скорпиона со скованными клешнями. Бережно поставив свою ношу на стол, магистр насмешливо скривился. — Тебе не по нраву наши актёры?

— Она же совсем ребёнок! Неужели вам не жаль её?

— Жаль? С чего мне одаривать таким благородным чувством выродков? Посмотри на этих жалких, ничтожных созданий — как можно им сочувствовать? Возьмём этого ублюдка, — он указал на Сто Семьдесят Второго. — Скажи мне, милая, разве эта тварь похожа на меня? Разве эта тварь может называться моим сыном?

— Так отчего же вы его не отправите на сцену? Почему мучаете невинных?

— А кто сказал, что он на ней не бывал? — Брутус лукаво подмигнул скорпиону. Тот продолжал неподвижно стоять, будто речь совсем не о нём. — Кажется, в своё последнее выступление он оставил там свои уши. К слову, девчонка заслужила наказание, здесь нет невинных, моя дорогая.

Изуродовать своего сына на потеху толпы… Это кем нужно быть?!

— Чем можно заслужить такое издевательство? — Ровена не сумела скрыть своего изумления. — Это же… Так нельзя! Она достаточно натерпелась, отпустите её, вы же можете.

— Разумеется, могу! Но как прикажешь поступить с моими гостями, заплатившими за такое развлечение кругленькие суммы? — Брутус сверкнул белоснежной улыбкой. — Или ты готова занять её место?

Ровена поникла, уткнувшись взглядом в безупречно отполированную поверхность стола. Ничего циничнее она ещё не встречала: торговать чужой болью — какой же безобразной должна быть душа, чтобы прийти к такому?

— Что же ты притихла, моя отважная принцесса? — продолжал магистр, явно приняв её молчание за свой триумф. — Свои убеждения нужно подтверждать делом, иначе цена им — ломаный медяк. Ты же радеешь за собратьев, мечтаешь освободить их, не так ли? Или твои благородные стремления всего лишь ширма, скрывающая тщеславие и жажду власти?

Нет, не слушай его, это ложь! Корона — инструмент, который поможет очистить эти прогнившие, смердящие кровью и испражнениями земли. Прибрежье достойно стать справедливым, сильным государством, а не утопать в алчности и жестокости.

— Зверь чует своего сородича, — проговорил Брутус, сверля её холодным взглядом. — Осталось выпустить твоего зверя наружу, тогда ты сама убедишься в моей правоте. Ну же, дорогая, довольно лгать себе. Тебе же плевать на осквернённых, ты и сама не считаешь себя таковой. Среди них ты чужая, впрочем, как и среди свободных.

— Не пытайтесь заразить меня своей гнусью, Брутус! Я отличаюсь от них только удачей. Родись я в другой семье, носить мне эту проклятую маску и кланяться в ноги подонкам, вроде вас.

Магистр громко расхохотался:

— Не льсти себе, милая! С твоей способностью тебе нет места даже в Легионе. Но ты права, удача не просто улыбнулась тебе, она расцеловала твоё красивое личико сразу после рождения, но и её поцелуи не могут вечно оставаться даже на такой идеально-нежной коже, — он провёл пальцами по щеке Ровены и придвинул поближе шкатулку. — И раз уж ты отказалась пожертвовать собой во имя спасения «невинной души», придётся тебе сыграть в игру.

Насторожённо посмотрев на загадочную коробку, Ровена подняла глаза на магистра:

— Что ещё за игра?

— Что-то вроде лотереи, — он щёлкнул замочком и откинул крышку. На синем бархате лежали четыре серебряные пластины. На каждой был выгравирован незатейливый рисунок: сердце, капля, крылья и кинжал. — Как новому члену нашего скромного клуба Праведного Гнева, тебе выпала честь распорядиться исходом сегодняшнего спектакля. Поздравляю, милая, не каждому предоставляется такая возможность.

— Я не стану участвовать в этом! — Ровена отодвинула от себя шкатулку, не сомневаясь ни на секунду, на что именно толкает её этот монстр.

— Вижу, ты соскучилась по ласкам Сто Семьдесят Второго, — Брутус угрожающе осклабился. — Слишком ты дерзкая сегодня, это так заводит! Я бы не прочь вновь насладиться подобным зрелищем.

Магистр поставил её перед тяжёлым выбором: страдать самой или причинить страдание кому-то другому, и единственное, чем могла сейчас утешить себя Ровена — это вера, что жертва бедной девочки не окажется напрасной. Настанет час, когда и Брутус, и вся эта шваль в обличье высокородных ответят за каждую пролитую каплю осквернённой крови.

— Что означают эти символы?

— Моя умница, — улыбнулся Брутус и указал на первый, со знаком сердца. — Милосердие, а это — освобождение, искупление и последний — кара. Как считаешь, моя любимая жена, чего заслуживает эта маленькая мерзавка?

Ровена растерянно рассматривала пластины. «Искупление» и «кара» звучали жутко, оставались сердце и крылья. Но вдруг в них таится подвох?

— Если я выберу освобождение, её пощадят?

— В каком-то роде.

— А «милосердие»?

— И одной подсказки уже много, — отрезал магистр.

Выбор без выбора… Её толкают на убийство, при этом дав только возможность решить, насколько сильны окажутся муки жертвы.

— Тогда я выбираю «милосердие», — она протянула пластину Брутусу.