Упади семь раз - Лия Лин

Лингвист во мне возмутился, однако мужик с удочками оказался убедителен. На глазах фотографирующих иностранцев в течение следующих десяти минут я забрасывала удочку раза три. Наконец поплавок рывком исчез под водой. Я поняла, что попалась какая-то особо крупная рыбка, и ещё неизвестно, кто кого куда утащит. Следующие минут пять я отчаянно пыталась удержать удилище, а мужик – меня на берегу. Общими усилиями с помощью подсачника из тёмной воды было извлечено шестикилограммовое бронированное чудовище с плавниками. «Бесплатная» рыбалка облегчила кошельки моих подруг на двенадцать тысяч рублей. И ещё пять они отдали за «приготовить тут же, рядом».

Но вкусно было запредельно. Рыбу нафаршировали овощами, гарнир на огромном блюде потрясал воображение. Доесть это великолепие помогли дети. Вот никогда не знала, что они у меня такие прожорливые…

После дорогостоящих, но незабываемых забав с осетрами мы решили пойти к Финскому заливу. Вышли в том месте, где есть пляж. Дети быстро вытащили из рюкзаков купальники, плавки, полотенца и ринулись в балтийские воды. Троица бегала, плескалась, как первобытные зверята.

– А прохладненько, – потрогала воду босой ногой Анька.

Мы сидели у самой кромки прибоя, смотрели на залив. Йодисто-озоновый запах, брызги волн, припекающее осеннее солнце… Я подумала, что это один из моих лучших дней рождений – весёлый, без утомительной готовки на кухне, да ещё с царской рыбалкой. Немного подпортила настроение Анька, вспомнившая:

– А мы с Храмом здесь, в Петергофе, в последний раз гуляли вместе.

– Ох, ну чего сейчас-то о нём!

– Девчонки, а я и на отдыхе не могу нормально расслабиться – где-то скребёт на подсознанке, что мы в опасности.

– А ты постарайся, – сказала Надька, решившая загорать топлес.

– Опять ты свои впуклости на обозрение детишек выставила! – зарычала я.

– А что? Пусть мальчишки привыкают к красивому женскому телу, – томно парировала та.

– Это кто тут с красивым-то? – протянула Анька, плотно умявшая пышные формы в закрытый купальник.

– Я, естественно, – мурлыкнула Надька, продемонстрировав маленькую татушку в виде черепахи на лопатке.

– Когда успела? – ахнула я.

– Матвей сделал. А может, и сама переползла во сне с его плеча на моё, – игриво ухмыльнулась Надька.

– Ну и змеющая ты черепашка, Лятрекша! – прищурилась Андре, видя мою поникшую голову. Она догадывалась, я переживаю, что Матвей перешёл из стана моих поклонников в разряд Надькиных любовников.

– Почему ты путаешься с этим… Лейкиным соседом? – продолжала подначивать Анька.

– Потому что он прекрасен в постели, – голос Надьки стал ленивым и томным. – Настоящий самец. Только поэтому. А этого и достаточно.

Я разрезала арбуз. Он был невероятно красный, как на картинах мексиканской художницы Фриды. Выточив на зернистой мякоти ножичком «Viva la vida!» (да здравствует жизнь!), отрезала ломтик с надписью и съела.

– Девчонки, как хорошо! Хотя бы один спокойный день за столько времени… Я вот сегодня не думаю об опасностях. Мне кажется, мы далеко от них. Ну в день-то рождения можно обойтись без камней в спину?

Только я это сказала, как в спину мне ударил маленький камешек… Фу-у-ух. Оказалось – брошенный детьми. Но страх тут же подкатил к сердцу. Нет, всё-таки права Анька, все мы постоянно в напряжении. И пока тянется эта запутанная история с трупами, никто из нас не успокоится и не почувствует себя в безопасности.

Милосердие торжествует над судом.

Иаков, Новый Завет (2.13)

– У меня традиция: осенью ходить в Летний сад пошуршать листьями, – сказала Наталья Васильевна по телефону. – Давайте вместе погуляем? Погода великолепная.

– Конечно! – согласилась я.

Мы встретились у входа и сразу узнали друг друга.

– Лия? – спросила она.

– Да, – растерянно улыбнулась я.

Жена Мультивенко выглядела так молодо, что я изумилась. Сколько же ей лет, если Стасу было тридцать восемь? Издалека она казалась совсем юной: тонкая талия, девчоночья стрижка. Но морщинки вокруг глаз всё-таки выдавали возраст. Кстати, говорят, что добрые люди дольше не старятся. Вот уж точно про эту женщину. С ней было удивительно легко.

Я ехала, переживая, как мы будем общаться. А всё Аделаида Ильинична – не успокоилась бабка Ада, пока не поговорила с женой Мультивенко.

Тревоги оказались напрасными. Напряжение сразу ушло, как только мы побрели по аллее…

Летний сад находился на реконструкции, и туда не пускали посетителей. Но на супругу губернатора (и на меня заодно) запрет не распространялся. Охранники провели нас за ворота, а сами остались дожидаться у входа.

– Я сказала, что приехала осмотреть ход реконструкции. Лия, здесь нам никто не помешает поговорить наедине. И в безопасности.

Листья шуршали под ногами. Наталья Васильевна с удовольствием зарывала в них туфельки и улыбалась.

– Мы часто в Летнем саду гуляли, когда Стасик был маленький. Я потому мужа и попросила, чтобы всё здесь привели в порядок. Знаешь, в молодости хочется, чтоб дети поскорее повзрослели, а потом так не хватает прогулок с маленьким, доверчивым человечком, который держит тебя за руку и задаёт глупые вопросы. Но тебе-то, наверное, скучать не приходится?

– Да, точно, – рассмеялась я. – Хотя держать их за ручку уже не получится, но вопросов задают предостаточно, не всегда и найдёшь ответы.

– Давай посидим на скамеечке?

Мы сели, и мама Стаса достала из сумочки фотографии белобрысого мальчишки в беретике и матроске.

– Это Стасик в садике. Он был такой беленький, пухлый, и нянечка называла его «пшеничный» ребенок. Нет, даже не так – «пашаничный». Она была малограмотная женщина. Но очень любила его. А вот это Стас пошёл в школу…

На фотке – коротко стриженный мальчишечка с озорным взглядом и огромным букетом гладиолусов, как у всех первоклассников. Мой Аврашка тоже стоял с таким. А для Али я всегда покупала простенькие хризантемы, потому что на линейке он неизменно дрался ими и до учительницы доносил полуоборванный веник.

– Иногда я думаю: какое же счастье – растить ребёнка. Мы ворчим на трудности, недосыпание, тревоги. И только потом, когда дети взрослеют, понимаем, как не хватает нам этих забот.

Наталья Васильевна замолчала. Повисла пауза.

– Лия, я всё знаю. Мне Саша рассказал. И Аделаида Ильинична звонила. Знаешь, после смерти сына в моей жизни такая пустота, что и не передать… – Наташа достала платок и вытерла слёзы. – Муж всегда был увлечен работой, а я жила Стасом. Может, я не строгая мать и баловала свыше меры, но ведь он у меня был единственный. И даже взрослый всё равно оставался для меня ребёнком. В нём была вся моя жизнь. И вот теперь… Я просыпаюсь, думаю о нём, еду на кладбище, возвращаюсь домой. И снова всё о нём… И мысли, и воспоминания. Не дай бог никому такого. Пережить своего ребёнка – это страшно.