Украденная дочь - Клара Санчес

Лаура подошла ко входу в здание хореографического училища. Перед зданием был сквер, а из его больших и блестящих окон доносилась музыка. Я зашла за Лаурой и проследила за ней взглядом. Она шла по коридору, расстегивая куртку. Подойдя к девочке, которую вела за руку мама, Лаура остановилась и, перехватив руку девочки из руки, завела ее в класс, на двери которого висела табличка «От шести до двенадцати лет». Мне стало очень интересно: Лаура что, преподаватель? Из класса выскочила девочка лет десяти, одетая как балерина, и юркнула в туалет напротив. Я встала возле двери туалета и, когда девочка вышла из него и открыла дверь класса, увидела со спины Лауру: она была одета в теплое черное трико. Так вот чем она занималась, когда заканчивался рабочий день в обувном магазине: она давала уроки балета.

Я уже собиралась уйти, когда ко мне вдруг подошла непонятно откуда появившаяся женщина с идеально причесанными — видимо, в парикмахерской — волосами и в белом халате. Она со всей подозрительностью, которая досталась нам в наследство от далеких предков, спросила, ищу ли я здесь кого-то или же жду.

Я ответила, что слышала очень хорошие отзывы об этом хореографическом училище и что мне хотелось бы записать свою сестру сюда на классический балет.

— Тогда вам следует, как полагается, обратиться к администрации. А здесь вам, сами понимаете, никто ничем не поможет, — отрезала женщина, явно не веря мне и всем своим видом давая понять, что она многое повидала в этой жизни и что она не дура.

Зайдя в отдел администрации, я сказала, что слышала очень хорошие отзывы о преподавательнице Лауре Валеро. В ответ на мои слова администраторша охотно закивала.

— Все преподаватели данного учебного заведения — замечательные, но Лаура — особенный педагог. Чтобы записаться к ней на занятия, люди ждут в очереди по нескольку лет. Извините, но я ничем не могу вам помочь.

Меня охватило какое-то нелепое чувство гордости. Если где-то и существует на белом свете моя сестра Лаура, то я отнюдь не против, чтобы ею была именно эта девушка.

Выйдя на улицу, я задумалась над тем, что же делать дальше: то ли подождать, пока Лаура закончит свои занятия, и пойти вслед за ней, чтобы наконец выяснить, где она живет, то ли оставить эту затею на другой день, потому что за ней мог приехать кто-нибудь на машине или же она могла пойти не к себе домой, а куда-то еще, и тогда мое ожидание оказалось бы напрасным.

На улице ощущалась приятная прохлада. Я решила, что найду ближайшую станцию метро и поеду в центр города, чтобы зайти там в какой-нибудь из баров, в которые раньше захаживала с друзьями. Я наверняка встречу там знакомых.

Утром отец, к моей радости, отправился на работу раньше, чем обычно, поэтому не видел, в каком состоянии я проснулась после устроенной вчера попойки. Впрочем, кое-что он наверняка заметил. Когда очень поздно вечером я вернулась, родители уже спали. Отец храпел, а мама тихонечко посапывала. Она, наверное, приняла на ночь, как обычно, успокоительное средство. Вечером я позвонила домой и сказала, что встретила друзей и вернусь поздно. В трубке я услышала, как отец сказал маме: «Не переживай, Вероника сумеет в случае чего за себя постоять». Относительно этого мама перестала переживать примерно года два назад, когда нам в жизни еще везло (хотя я тогда этого не осознавала) и когда мне удалось хорошенько отдубасить в одиночку взрослого парня.

Был период январских скидок, и мы отправились с мамой за покупками. Немного устав, мы присели в кафе, положив на соседние стулья пакеты с купленными вещами: платье для меня, два свитера для Анхеля, пуловеры и пижама для отца и туфли для мамы. Свою норковую шубу мама положила на спинку стула. Мы некоторое время сидели молча, глядя каждая в свою чашку кофе и наслаждаясь жизнью, потому что на душе у нас в этот момент было так же тепло и спокойно, как на морском берегу летним вечером в штиль. И вдруг к нашему столику, окруженному стульями с наваленными на них пакетами, подскочил какой-то тип, схватил норковую шубку и бросился с ней наутек. Эту шубку маме подарил папа, когда выиграл деньги в лотерею. Выиграл он не так много, но уже сам тот факт, что мы что-то выиграли, заставлял нас чувствовать себя богачами, и мы несколько вечеров подряд ужинали с шампанским. «За удачу», — говорил отец, поднося высокий и узкий бокал к губам. Он купил норковую шубу, которая висела в витрине одного из магазинов в центре города и на которую мама заглядывалась уже давным-давно. Появление этой шубки в нашем доме стало настоящим праздником. Мама то надевала, то снимала ее, глядя на золотисто-коричневый волнистый мех, а потом разложила на диване так, что она стала похожа на огромную кошку. Мама выглядела такой довольной, что я почувствовала огромную благодарность к несчастным норкам, из шкурок которых была сшита эта шубка. Любуясь шубкой, мама сказала, что в таком наряде она сможет продавать в два раза больше товаров, чем раньше. Она также сказала, что чувствует себя в ней, как рыба в воде. А еще она сказала, что больше ей мехов не нужно, что это — единственное в жизни изделие из меха, которое ей понравилось и всегда будет нравиться. Прежде чем повесить шубу в шкаф, мама надела на нее чехол из белой материи, который сшила сама… И вот какой-то сукин сын попытался утащить у нас эту норковую шубу — просто потому, что ему так захотелось.

Я бросилась за ним вдогонку. В ту зиму я носила сапоги с рифленой подошвой, и они мне в данном случае очень пригодились. На парне, за которым я гналась, были кроссовки — кроссовки, выдержавшие, наверное, уже не одну такую гонку. Я вообще-то заметила его краем глаза еще тогда, когда он только начал околачиваться неподалеку от нашего столика, и даже заподозрила в недобрых намерениях, однако я пребывала в таком безмятежном и по-глупому счастливом настроении, что, чувствуя, как внутри меня после пребывания на холоде приятно расходится тепло, предпочла не придавать значения своим подозрениям и продолжать спокойненько попивать кофе. Мы с мамой очень устали от хождения по магазинам, и мне не хотелось даже чуточку напрягаться.

Мама выкрикнула мое имя и еще что-то, а после, долго не раздумывая, бросилась за мной, оставляя без присмотра все наши вещи, в том числе и сумки. Впоследствии я ее за это пожурила, хотя вообще-то она разочаровала бы меня, если бы поступила по-другому. Я мчалась за парнем и даже не собиралась останавливаться. Он то и дело оглядывался. Ему мешала шуба, а я бежала со свободными руками и очень-очень хотела его догнать и избавить от неудобной ноши. Напрягаясь изо всех сил, я чувствовала на бегу, что больше всего на свете хочу сейчас его догнать, хочу отомстить почему-то именно ему за все то, что было отнято призраками, мешавшими нашей семье жить беззаботно и наслаждаться такими днями, как этот. Призраков поймать было невозможно, но этот тип отнюдь не был призраком, и я почувствовала ярость и огромное желание его догнать. Моя ярость, похоже, ударила парню в спину подобно волне: он споткнулся и, не сумев удержаться на ногах, упал наземь. Упал он, однако, не сразу, а успел по инерции как бы пролететь вперед, перебирая ногами, еще несколько метров. Мне даже показалось, что он летит над землей, словно выпущенная из лука стрела, словно брошенный с огромной силой легкий камушек. Я подбежала к нему еще до того, как он успел подняться и снова броситься наутек. Он приподнялся на одно колено и, выхватив откуда-то нож, начал им мне угрожать. Я же, подбежав, молниеносно ударила ему в лицо ногой с силой, в которой сконцентрировались движение тела вперед и мое огромное желание хорошенечко этому типу врезать. Когда он, отброшенный ударом назад, снова поднялся и машинально поднес свободную руку к лицу, я нанесла ему еще один удар ногой, но уже в пах, и он, взвыв от боли, невольно выронил нож. Я тут же пнула нож ногой, и он отлетел далеко в сторону. Мне хотелось крикнуть: «Я расквасила тебе физиономию, хотя у тебя и был нож!» — но я решила его не провоцировать. Он поднялся и захромал прочь.