Внутренний враг. Шпиономания и закат императорской России - Уильям Фуллер

Сухомлинов уже некоторое время чувствовал нависшую над ним опасность. Создавшаяся в ходе войны политическая обстановка не сулила ему благополучного продолжения службы. С самого начала войны Верховное командование перешло к великому князю Николаю Николаевичу, который, как мы знаем, всей душой ненавидел Сухомлинова. Когда председатель Думы Михаил Родзянко в ноябре 1914 года посетил Ставку, великий князь сказал, что не доверяет военному министру27.

Кроме того, дело Мясоедова давало Сухомлинову более чем достаточно оснований опасаться, что его близкое знакомство с казненным жандармом скоро получит громкую и грозную огласку. Конечно, он разорвал отношения с Сергеем Николаевичем еще до начала войны, однако рано или поздно кто-нибудь обязательно вспомнит, что именно военный министр отдал приказ о проведении расследования, которое в 1912 году официально оправдало Мясоедова по подозрению в шпионаже. Потом припомнят всю историю его связей с Мясоедовым — министр опасался интриг своих врагов, Поливанова, Гучкова и Андроникова, которые используют эту историю, дабы еще более очернить его и без того плохую репутацию и отнять министерский портфель28.

И, наконец, Сухомлинову не давали покоя коллеги-министры. К началу 1915 года для большинства членов правительства Сухомлинов стал серьезной помехой. В ситуации войны необходимо было завоевать доверие ответственных думских политиков, для чего Сухомлинов, известный своим презрительным отношением к парламенту, представлял явное препятствие. Не забудем и расхлябанности Владимира Александровича в делах управления — раздражающая в мирное время, в годы испытаний она была совершенно неприемлема. А если учесть, что в массовом сознании уже сформировалась тенденция винить Военное министерство в кризисе снабжения армии, отставка его главы способна была склонить мнение общества в пользу правительства.

По этим причинам в двадцатых числах мая 1915 года главноуправляющий землеустройством и земледелием А В. Кривошеин, самый влиятельный на тот момент член кабинета, собрал секретное совещание с пятью своими коллегами-министрами для обсуждения вопроса о том, так убедить царя уволить Сухомлинова, а заодно министра внутренних дел Маклакова, министра юстиции Щегловитова и обер-прокурора Синода Саблера, — всех их в обществе не любили за реакционные взгляды, а Саблера еще и за терпимость по отношению к Распутину29. Пригрозив коллективно подать в отставку, Кривошеин и его группа смогли убедить Николая II уволить Маклакова, приказ был подписан 3 июня. Однако заставить императора расстаться с Сухомлиновым оказалось гораздо сложнее. Во-первых, Николай по-прежнему отдавал ему предпочтение перед всеми другими своими министрами. Во-вторых, считал все обвинения против военного министра беспочвенным оговором — в немалой степени потому, что Сухомлинов сам его в этом убедил. Непревзойденный мастер бюрократической интриги, Сухомлинов в апреле предпринял свои меры и лично доложил императору о деле Мясоедова, естественно сняв с себя всякие подозрения и объяснив, что, хотя Мясоедов действительно был приписан к Военному министерству, назначен он был туда по настоянию Столыпина (!). Николай, полностью поверивший этой лжи, впоследствии говорил одному из своих родственников, что Сухомлинова («безусловно честного и порядочного человека») пытались уничтожить злобные интриганы, которые «хотели его вмешать в дело Мясоедова, но это им не удастся»30.

В этих обстоятельствах Кривошеин решил прибегнуть к помощи великого князя Николая Николаевича. Зная, что император должен быть в Ставке 10 июня, Кривошеин прибыл туда днем ранее для личных переговоров с верховным главнокомандующим о судьбе военного министра. Мы не знаем, какие довода были приведены на следующий день при свидании императора с великим князем, однако 11 июня Сухомлинов получил копию императорского рескрипта об отставке с министерского поста и назначении в Государственный совет:

Владимир Александрович, после долгого раздумывания я пришел к заключению, что интересы России и армии требуют вашего ухода в настоящую минуту. Имев сейчас разговор с вел. князем Николаем Николаевичем, я окончательно убедился в этом. Пишу сам, чтобы вы от меня первого узнали… Столько лет проработали мы вместе и никогда недоразумений у нас не было. Благодарю вас сердечно за вашу работу и за те силы, которые вы положили на пользу и устройство родной армии. Беспристрастная история вынесет свой приговор, более снисходительный, нежели осуждение современников…31

Теплая интонация записки и выраженное в ней сожаление не избавили Сухомлинова от чувства унижения — как бы то ни было, его выгоняли. Узнав, что на его место по настоянию Николая Николаевича назначен А.А. Поливанов, Владимир Александрович впал в еще большее раздражение32.

Если в отношении увольнения Сухомлинова царь испытывал смешанные чувства, то назначение Поливанова ему крайне претило. Дружба Поливанова с ненавистным Гучковым, которой Николай ему не забыл, компрометировала нового министра в глазах царя. Еще более, если это можно себе представить, была предубеждена против него императрица. Признавая, что Сухомлинову пришлось уйти из-за «колоссальной» злости против него в армейских рядах, она писала мужу 12 июня на своем странноватом английском:

Извини меня, но я не одобряю твоего выбора военного министра — ты помнишь, как ты сам был против него, и наверное правильно… Я боюсь назначений Николая Николаевича — он далеко не умен, упрям, и им руководят другие… Могли этот человек [Поливанов] так измениться? Разошелся ли он с Гучковым? Не враг ли он нашего Друга [Распутина]?33

Несмотря на дурные предчувствия Александры Федоровны, необходимость, требовавшая от императора уступок общественному мнению, была в тот момент столь сильна, что Николай не мог ей противиться. Всякий день приносил вести о новых поражениях на фронте; страна, казалось, шла к неизбежному и тотальному военному коллапсу.

Скоро очередь дошла до Щегловитова и Саблера. Кривошеин, который к этому времени уже открыто перешел в лагерь сторонников кабинета общественного доверия, убедил императора назначить очередное (после длившегося с января перерыва) заседание Думы на июль этого года. Несмотря на сделанные уступки (или, возможно, именно из-за них), большинство депутатов собравшейся 19 июля Думы не склонно было поддерживать нынешнее правительство; ораторы один за другим, выходя на думскую трибуну, требовали отставки министров и замены их «правительством доверия»34. На закрытом секретном заседании 23 июля Дума проголосовала 245 голосами против 30 за возбуждение судебного преследования против Сухомлинова и всех остальных, на кого возлагалась ответственность за артиллерийский кризис35. С трибуны звучали пламенные речи. Депутат И.Ф. Половцов метал громы и молнии:

А где злодей, который обманул всех лживыми уверениями кажущейся готовности нашей к страшной борьбе, который тем сорвал с чела армии ее лавровые венки и растоптал в грязи лихоимства и предательства, который грудью встал между карающим мечом закона и изменником Мясоедовым? Ведь это он, министр, головой ручался за Мясоедова. Мясоедов казнен, где же голова его поручителя? На плечах, украшенных вензелями36.