Супербоги - Грант Моррисон

На протяжении всего романа графический образ круглого «лица» возникает множество раз, пульсирует обратным отсчетом к наступлению утопии или Армагеддона. Отражение в круглых очках крупным планом – и отпечаток пальца в пыли на линзе изображает минутную стрелку; луна – и клок дыма перечеркивает «правый глаз» иллюминатора в кокпите Соволета; пятно разлагающихся человеческих тел, размазанных в черную пыль той же самой жуткой конфигурации «пять минут до полуночи». Мотив смайлика со шрамом подкрепляет и изуродованное лицо жертвы убийства. В душераздирающем флешбэке показано, как у Комедианта появился шрам – отвратительное напоминание о его последней встрече с вьетнамской девушкой, которую он обрюхатил. Равнодушно от нее отмахнувшись («ИМЕННО ЭТО Я И СОБИРАЮСЬ СДЕЛАТЬ… ЗАБЫТЬ ТЕБЯ, ЗАБЫТЬ ТВОЮ ГНУСНУЮ, ГРЯЗНУЮ СТРАНУ, ВСЕ ЗАБЫТЬ») по пути к первому вертолету из Сайгона, брутальный «герой» провоцирует гнев изнасилованной нации:

Треснув бутылкой о край стола, как в любом уважающем себя пабе Глазго, вьетнамка режет Комедианту лицо и за свои труды мигом получает пулю в живот. Все равно что Капитан Америка расстрелял девушку, носящую его ребенка. Шрам, потек крови, минутная стрелка и ядерное расщепление времени – трещины на фасаде Американской Мечты, и вот вам американские герои, под пристальным микроскопом Мура и Гиббонса наконец-то обнажившие свои неисследованные сердца.

Первая страница, подобно большинству прочих, выстроена девятипанельной винтажной сеткой, как у Дитко. Это особенно уместно для представления центральной фигуры Роршаха, аналога Вопроса / Мистера А., – идея скрытого под маской борца с преступностью переселилась в сумрачные закоулки аномальной психопатологии, и городской партизан предстал одиноким асоциальным параноиком. Несмотря на старания Мура сделать так, чтобы Роршаху затруднительно было симпатизировать, несгибаемый моральный кодекс и отказ поступаться принципами сделал персонажа звездой романа. В серых амбивалентных тонах гнетущей нравственной вселенной «Хранителей» Роршах, с его упрямой решимостью и ясностью целеполагания, был ближе всех к классическому комиксовому супергерою – и, надо отметить, по темпераменту больше всех походил на автора, начавшего первый исторический выпуск своего шедевра с медленного обратного зума: от значка со смайликом на обочине до разбитого окна квартиры в пентхаусе над запруженной нью-йоркской авеню, в сопровождении неровно выдранных обрывков текста из «Дневника Роршаха»:

Самый яркий образ первой панели – значок со смайликом в луже крови, на краю сточной бездны, сносимый кровавым приливом, но не потерявший своей тупой безмозглой улыбки.

На второй панели мы поднимаемся выше в воздух, над решеткой сточного люка, и теперь нам видны треснувшие плиты городского тротуара. Значок внизу маленький, но по-прежнему ясно виден – солнечная желтизна контрастирует с морем красного. Сверху в кадр заходят чьи-то ботинки и лодыжки – человек шагает по водянистой крови, которую струей из шланга смывают с тротуара. Запись в дневнике продолжается:

На третьей панели, последней в верхнем ряду, точка обзора перемещается футов на двадцать над сценой на тротуаре – мы видим водосток, обочину, уже совсем крошечный значок, лужу крови, сердитого человека, поливающего плиты из шланга, и второго человека, который шагает сверху вниз по красной луже; у него рыжие волосы и самодельный плакат «КОНЕЦ БЛИЗОК» – деталь, распадающаяся отдельным каскадом двойных и тройных смыслов.

«Хранители» № 1, стр. 1, художник Дэйв Гиббонс. © DC Comics

На четвертой панели оба персонажа крохотные и видны далеко внизу. Рыжеволосый наследил красным, прошагав по бурлящей мешанине крови пополам с водой. На дороге краем виден странной конструкции грузовик с логотипом-пирамидой – первый ненавязчивый сигнал о том, что этот вроде бы знакомый мир улыбчивых значков и психованных религиозных фанатиков не таков, каким кажется. В текстовом блоке говорится о том, что «ОнИ МоГли пОйТи пО сТоПаМ хОроШИх ЛюдеЙ, ВРОДЕ МОЕГО ОТЦА илИ ПРЕЗИДеНТА ТРУМэНА». (Своего драчливого отца Роршах не знал вовсе, а президент Гарри С. Трумэн отдал приказ сбросить атомную бомбу, чей призрак будет маячить в романе за каждым углом.)

К пятой панели фигуры на тротуаре похожи на муравьев, хотя кровь и красные следы человека с плакатом четко видны, а текст выдает фразы типа «ПОдБИРаТЬ ПОГаДКи… ДоРоЖкА В ПРоПАСТь…»

На шестой панели мы взлетаем на несколько сот футов над кровавым пятнышком, которое теперь меньше буквы «о» в тексте из дневника:

Полоумный бред продолжается, а между тем справа появляется рука. Далеко внизу видны коконы «футуристических» автомобилей. Если вы вникали в телегу Роршаха как полагается – а если не вникали, никто вас не упрекнет, – вы, вероятно, заметили, как все его слова откликаются визуальным эхом: «ИСТИННоЕ ЛиЦо» и улыбающийся значок, обочина, водосток, взгляд сверху, шаги, пропасть, грань кровавой преисподней.

Последняя панель занимает весь нижний ряд – вбивает смысл читателю в глотку, окупает весь этот визуальный гэг.

«А НЕСЛАБО ТАК ОТСЮДА ЛЕТЕТЬ», – отмечает лысеющий человек, стоя у разбитого окна в вышине и созерцая наводненную машинами улицу. (На последней странице выпуска – тоже семипанельный обратный зум, открывающийся значком со смайликом, и глава заканчивается анекдотом о том, как Роршах сбросил преступника в лифтовую шахту, – еще одна бездна, еще одно падение, еще один едкий гэг.)

По мере развития «Хранителей» взаимные рефлексивные отражения образа и текста достигают лихорадочной остроты: кадр, где Доктор Манхэттен телекинетически завязывает на шее галстук, одеваясь – редкий случай – перед интервью на телевидении, сопровождается закадровым голосом его бывшей любовницы Лори Юпитер, в прошлом – Шелковой Тени второго поколения: «КАК ВСЕ МОГЛО ТАК ЗАПУТАТЬСЯ?», а сцена, в которой она сдавливает грабителю яйца, пересекается с репликой другого персонажа, обращенной к Доктору Манхэттену: «Я ВАС, СЛУЧАЙНО, НИЧЕМ НЕ ЗАДЕЛ?» Параллельные линии повествования Манхэттена и Лори отражаются друг в друге и друг друга комментируют – квантово запутанный диалог, что ведется издалека, прекрасно соответствует природе Манхэттена и иллюстрирует распад отношений. Эта неотступная самоосознанность придавала «Хранителям» плотную, осязаемую ясность. В этом ослепительном, прихотливом зале нарративных зеркал взаимосвязано все.