Дикие пчелы - Иван Басаргин

– Я снова поеду в Спасск, видел там Безродного, богатея из Божьего Поля, просил меня еще раз сходить с ним в извоз. Спешит домой. Набрал товаров и разного добра столько, что на сорока подводах не увезти. Вот и схожу к нему и тебе все закуплю. Ить мимо буду ехать. А коль есть шкурки-то, ты давай их мне, там продам.

– Шкурки есть, но я их оставлю себе, – ровно проговорил Булавин. – Ты забыл, видно, что дело ведешь с таежником, а нашего брата раз обмани, второй раз не поверит. Ить снова забудешь обо мне, сам схожу в город.

Засосало у Евтиха под ложечкой, понял, что пересолил. И верно, таежники народ жестокий – обманщика больше к себе не возьмут. Вышел из домика, пытался успокоить себя, что, мол, теперь он может и без Макара обойтись. Однако не хотелось терять такого помощника.

Задумался Макар, долго мял мякиш хлеба в пальцах, хмурил кустистые брови. Заговорил с Бураном:

– Вот так-то, дружище, Хомин на глазах меняется, как змея выползает из старой кожи. А ить раньше готов был выполнить любой наказ, когда ездил в первые раза, даже иголок не забывал купить.

Замолчал Макар. Задумался, он по глазам понял, что Евтих знает, чья собака. Забеспокоился. Сходил в Ивайловку, расспросил всех охотников, не терялась ли у кого собака. Хозяина не нашлось. Сходил даже в Каменку, хотя дал себе слово, что туда не ступит ногой. Встретил Степана Бережнова и спросил:

– Ты, Степан Алексеевич, не знаешь, не терял ли кто в тайге собаки? Приблудился ко мне пес, так, собачонка никудышная, плевая, но ить чья-то она есть, – чуть схитрил Макар.

Знал он Степана и его братию: может тут же предъявить права на собаку, и вся деревня подтвердит, что была у Степана такая собака, купил недавно, убежала. Не открестишься.

– Какая масть? – хмуро бросил Степан.

– Черная, как дьявол черная, ни одного белого пятнышка. Смоль смолью.

– Нет, таких у нас не бывало. Никудышных не держим. А ты все такой же, не умеешь скрывать чужого. Жил бы по-таежному: нашел – молчи, потерял – молчи.

– Душа не приемлет.

– А остался ли бог-то в душе?

– Похоже, отвергла она его.

– Уходи, анчихрист, глаза мои не могут на тебя глядеть.

Макар побывал в дальних деревнях, хотел найти хозяина собаки. А больше убедиться, что его нет. Тем более, какой же человек позарится на никудышную собаку. Успокоился старик. Погиб, видно, охотник в тайге. Так порешил Макар.

Каменцы зашумели и загомонили. Такое случилось впервые – ивайловцы вызвали их на кулачный бой. Ходил слушок, что на такое их подбил Алексей Сонин. И будто он будет биться на стороне ивайловцев. Пытали Алексея, но он отбоярился шутками.

И вот пришла шумная и разухабистая масленица. Утрами еще падали сильные морозы. Туман висел над Уссуркой. Прибрежные кусты в росписи инея. Но под ногами уже хрустит весенний ледок. От этого радость и сила. Можно и бой принять. Охотники вышли из тайги.

Сошлись бойцы на берегу. Разминаются. А тут уже парнишки вылетели на лед и начали квасить друг другу носы. Пошло дело. Трещат зипунишки, хряскают кулачонки по скулам. Звонкий крик повис над рекой:

– Васька, под дых его, под дых!

– Лешка, бей в харю, подножку не моги. Вот так!

– Навались, навались, наша берет! – уже орут мужики косоротясь. Натягивают поплотнее рукавицы. – Семка, варнак, ты пошто же лежачего бьешь? Окстись! Назад! Коваль, ты гля, ить и твой нашего лежачего валтузит. Это ить неправедно. Становись, мужики, пошли войной.

– Плечо к плечу и с богом, почали! – подал команду Степан Бережнов.

– Погоди, доглядчиков надо поставить. От наших – Петра, Журавушку. Петр могет кулаком убить человека, а Журавушка не боец. С их стороны – Евтиха Хомина; тоже может уторкать кого-никого; Шишканова – он самый праведный, чтобы кто не заложил в кулак камень аль кистень, – остановил бойцов Алексей Сонин. – У вас большие права, доглядчики, – обратился он к подошедшим парням и мужикам. – Ежли приметите у кого неправедность, то тут же бейте смертным боем. Вняли?

Вышел вперед Степан Бережнов, поклонился ивайловцам, от ивайловцев вышел Кузьмин и поклонился каменцам.

И тут на глазах у всех вышли из своей стенки Алексей Сонин и Устин Бережнов и перешли на сторону ивайловцев.

– Не дело!

– Неможно! Перевертыши!

– Не то глаголете, мужики, ить наших-то больше, а их меньше, драка будет не по чести, теперича уравнялись, – ответил Алексей.

– Но ить вы лучшие бойцы.

– Обойдетесь.

– Устин, это как же понимать, супротив отца встал? – закричал Степан Бережнов.

– А я хочу спытать, так ли силен мой отец, как он учит нас вожжами. Здесь мы равны перед людьми и богом. Ничего грешного, ничего зазорного, – весело ответил Устин.

Обе стороны загудели. Ивайловцы радостно, каменцы злобно.

– Пущай дерется на стороне хохлов, скулы-то враз свернем набок.

– А это еще посмотрим кто кому. Я ить за каждую скулу буду платить чистоганом.

– Сам берегись, тебе-то уж всыплем.

– Бабушка надвое сказала. Трусите, так и скажите, за это катите пять-шесть бочонков медовухи, и разойдемся. Трусите?! А? Мы согласны дать отступ за медовуху.

– Это вы трусите. Гля, наши парнишки гонят ивайловцев-то. Ха-ха-ха-ха! Бей их! Верна! Под зад наддай. Хорошо! Тронули! Ра-а-а-а-а! – рыкнул Степан Бережнов.

Мелюзга откатилась в сторону. Мужики колыхнулись, полетели в сторону шубы, шапки, и сошлась стенка на стенку. Враз свилась в один клубок.

– Навались! Бей по мусалам. Ниже дыха не бить! Ну держись, Устя! Держись, перевертыши!

Вон уже один покатился от увесистой затрещины, будто его саданул лапищей медведь. Это Исак Лагутин влепил затрещину Семену Ковалю. Семен Коваль взвыл и чертом бросился на Исака. Но куда там, снова был сбит с ног, едва не затоптали.

Бой, праведный бой, только на силу, только на кулак. Устин и Алексей Сонин бьются плечом к плечу. Устин не по годам силен и ловок. Конечно, ему до Петьки-побратима далеко, но среди этой братии он уже силач. Крутится белкой, бьет направо и налево, тут же уходит из-под удара, отскакивает, но Алексея Сонина не бросает, чтобы кто со спины не зашел. Они это отработали загодя. Вот Алексей Сонин поддал в скулу Мефодия Журавлева, клацнули зубы – и тот упал в снег. От Устина покатился Карп Тарабанов. Легко он сбил дружков Яшку Селедкина и Селивона Красильникова. Одному дал в ухо, тот грохнулся на лед и поспешил откатиться в сторону – затопчут, второму расквасил нос и тоже сбил с ног.

Но к Устину рвался отец. Он кричал:

– Держись, сынок, погодь отца, хочу спытать, кого вскормил, вспоил.

– Держусь, тять! – ответил Устин.