Три килограмма конфет - Нельма

— Да? — испуганно спросила я, принимая вызов. Первое, что привлекло внимание, — это сильный шум на фоне: ассорти из мужских голосов, смеха и мата, а ещё скрип и хлопки железных шкафчиков, очень уж напоминавших те самые, что стояли в раздевалке у физкультурного зала. Около восьми вечера как раз обычно заканчиваются тренировки у футбольной команды, и мне хотелось списать его внезапный звонок на обычную шалость телефона, наугад вызвавшего случайного абонента из списка контактов.

— Я не вовремя? — наконец подал голос Максим, приведя меня в состояние сильного смятения. Слышать его было бы неописуемо приятно, если бы не странный тон, который я никак не могла распознать. Волнение? Страх? Злость?

— Нет, я… Я слушаю тебя.

— Подожди минуту, — бросил он и, судя по раздавшемуся хлопку двери, Иванов вышел из раздевалки, тяжело и часто дыша. Воображение почему-то начало подкидывать не самые приличные картинки, идеально подходящие под доносящиеся издалека звуки, поэтому я вздрогнула и покрылась испариной, услышав его громкий вздох. — Полин, я подумал, что вам следует узнать, если вы пытались связаться с Колесовой… Короче, я не знаю, в курсе ли вы с Ритой, но Наташа живёт у Яна.

— Откуда ты… с чего ты взял? — растерянно спросила я, хотя первой реакцией были сплошные банальности вроде «повтори, что ты сказал» и «этого не может быть». Усвоить эту информацию действительно не получалось, она агрессивно отторгалась моим сознанием, как неподходящая донорская ткань.

— Брат сказал. Они с Яном до сих пор общаются. Просто общаются, — тут же уточнил Иванов, и в его обеспокоенном голосе появились нотки раздражения, всегда проскакивающие, когда ему нужно было скрыть собственное чувство стыда. — Артём вообще задохуя общительный.

«В отличие от меня», — контекстом читалось в его словах, и у меня внутри болезненно кольнуло. Очень хотелось как-нибудь его приободрить, но факт есть факт: Максим действительно не был душой компании, и я ни разу не видела, чтобы он сам тянулся к другим за общением. Ограничивался дружбой с одним лишь Славой. Да и относились к нему соответственно: девчонки всё больше вздыхали и пускали слюни (симпатичный, спортивный и богатый — беспроигрышная комбинация), а парни чуть-чуть уважали, немного завидовали, но в целом держали нейтралитет, стараясь просто не связываться с ним без необходимости. Для меня это казалось нормальным, но на фоне своего брата, всеобщего любимца, он наверняка чувствовал себя белой вороной.

А я выглядела затворницей даже по сравнению с Максимом, так что вряд ли могла бы найти для него подходящие слова утешения.

— Но мама Наташи вчера сказала, что она дома, болеет гриппом.

— О, а вы думали, что она поделится с вами переживаниями о том, что её дочь снова где-то под кайфом? — ехидно поинтересовался Иванов, и я сразу засунула куда подальше свои наивные порывы броситься его утешать и поддерживать. Головой-то я понимала, что он во всём прав и рассуждает как раз по-взрослому, без лишних сантиментов, но сердце ныло каждый раз, когда мне снова приходилось оказываться в роли жестоко отчитываемой и высмеиваемой им глупенькой девочки, не желавшей снимать свои розовые очки. — Помню, Ян травился по два раза на неделе, а Артём носился с ингалятором и постоянно уходил с уроков, ссылаясь на очередной приступ. Стоит ли пояснять, что мой брат редкостный еблан, но никак не астматик?

— Я просто удивлена, что её мать спокойна и не забрала её домой, — попыталась оправдаться я, чувствуя, как сильно сдавливает переносицу и начинает пощипывать в глазах. Плакать хотелось не столько из-за его грубости, сколько из-за устоявшегося у него мнения о том, что я просто набитая дура.

И самое обидное — так оно, вероятно, и было.

— Всё с вашей Наташей сейчас хорошо. Наплевала на всех и наслаждается жизнью, — раздражённо добавил он и замолчал. Не знаю, слышно ли было в трубке моё громкое сопение или до него самого дошло, что не лучшим решением было сорвать на мне злость, но когда Максим снова заговорил спустя минуту, то пытался придать голосу наигранную мягкость, звучащую нелепо и неубедительно: — Просто передай мои слова Анохиной, ладно?

— А сам ты ей сказать не мог? — ответ получился более резким, чем я планировала, и от этого мне стало не по себе. У меня и в мыслях не было тоже хамить или демонстрировать свою обиду, но вышло просто на отлично. Я торопливо схватила со стола бумажную салфетку и прижала к лицу, вытирая сопли и слёзы, стараясь ни одним звуком не выдать себя перед ним.

— Ты, видимо, не в курсе, но мы тут все друг с другом не разговариваем. Слава на меня в обиде, а Рита, кажется, на него, а меня игнорирует, потому что я его друг, — Максим хмыкнул, потом гаркнул кому-то около себя «Я занят!», и без сарказма, но очень устало и обречённо добавил: — И если ты решишь присоединиться к этому увлекательному флешмобу, дай хоть знать. Пожалуйста.

Теперь всё встало на свои места. Его внезапно проснувшееся рвение к общению со мной, настолько подкупившая откровенность во время наших разговоров, намёки на заботу в сообщениях и даже этот звонок. Он всего лишь беспечно использовал меня, пока поссорился с остальными. Всего лишь обратился к самому последнему, запасному варианту из всех, кто мог бы составить ему компанию, а я, как идиотка, придумала себе невесть что.

И казавшиеся мне странными и необъяснимыми периоды подколок, непременно идущих вслед за особенно приятными моментами между нами, обретали свой смысл. Не мог долго скрывать, как сильно я его раздражаю? Или специально пытался осадить, чтобы не успела даже подумать о возможности каких-то тёплых чувств с его стороны?

Я обессиленно опустилась на свою кровать, чувствуя, как жгучая и ледяная правда на полной скорости врезалась в тело и вышибла из него все выстраданные, выплаканные эмоции, которые и приятными нельзя было назвать. Просто… другими. Мне нравилось упиваться собственными надеждами, нравилось гадать и ломать голову над происходящим, потому что это давало какую-то слепую веру в то, что моя жизнь может вот-вот измениться. И впервые — в лучшую сторону.

Обычный самообман. В три я придумывала себе друзей, в восемь — суперспособности, в четырнадцать — снова живого и невредимого брата, а сейчас замахнулась на что-то нереальное и решила вообразить себе другую реальность. Вышло, признаюсь, очень паршиво.

— Полина? — тихо позвал меня голос Иванова из телефона, вместе с ладонью съехавшего от уха куда-то ближе к понуро опустившемуся плечу. Видимо, он хотел убедиться, что я всё ещё не сбросила звонок, а мне бы хотелось весело и задорно ответить, что я здесь. Куда же я денусь, в конце концов, несмотря на неконтролируемое желание исчезнуть?

Я всегда хотела становиться невидимой. Сначала — чтобы безнаказанно воровать сладости на кухне. Теперь — чтобы вовремя улизнуть, прежде чем кто-нибудь безнаказанно украдёт моё сердце.

— Полина! — истеричный крик матери с другого конца квартиры донёсся до меня одновременно с едким запахом гари, заползавшим внутрь комнаты в тонкую щель между полом и дверью. И тогда я вспомнила, что за пару секунд до звонка поставила на плиту кастрюльку с молоком.