Стеклянный город - Мария Руднева

– Почему бы тогда не отправить их обратно?!

– Это от меня не зависит, – вздохнул Дроссельфлауэр. – Иных гостей и хочется прогнать поскорее, да поезд ходит только в одном направлении и только тогда, когда ему вздумается. Я, между прочим, первый от этого пострадал – за мной поезд так и не приехал. Зато смотрите, как прекрасно все обернулось!

– Вам кажется, что это… прекрасно? – Меган смотрела на него с таким отвращением, словно господин мэр только что на ее глазах превратился в жабу.

Или, по крайней мере, эту жабу лизнул.

– А вам – нет?

Меган промолчала.

Дроссельфлауэр расплылся в улыбке:

– Ну что вы, Меган, прекратите так серьезно все воспринимать! Так вот… Сад Спящих Скульптур уникальное в своем роде место! Пока я ломал голову, как решить проблему с гостями, город справился сам – без меня. В один солнечный день мы проснулись и обнаружили, что наши гости, которые так старательно работали на благо Марблита, исчезли, а в центре появилось новое произведение искусства. Уж не знаю, было ли оно чьей-то последней мечтой, или это город таким образом отблагодарил за преображения, но все наши гости уснули и стали подобны мрамору. Множество статуй в изысканном саду… Что могло быть лучшим подарком?

Меган бросило в дрожь. Смысл слов Дроссельфлауэра не сразу дошел до нее.

– То есть там… Люди? Живые люди?

– Не знаю, насколько они сейчас живые, но предпочитаю думать, что они просто спят. И видят сны, подпитывающие город. Он, знаете ли, ненасытен, сколько не отдавай, а ему все мало. Не иначе, земля такая. Так что вечные сны служат неплохим способом подогревать жизнь в Марблите, а новые гости приносят свежий ветер перемен. Подумать только, сколько чудес появится здесь после вас…

– После того, как я тоже стану статуей? – Меган забилась в своих кандалах.

Дроссельфлауэр наклонился и погладил ее по щеке. Меган замутило от его прикосновения.

– Милая моя, вы будете самой прекрасной статуей в саду. Я буду каждый день приносить вам цветы.

А потом он запустил механизм.

У Меган шумело в ушах, и все вокруг виделось ей как будто в замедленной съемке.

Вот изящная рука господина Мэра накрывает рычаг, тянет его вниз, с усилием, точно старинный механизм не хочет поддаваться, крутятся шестеренки, и сколько их, не сосчитать, может быть, сотни, тысячи, как звезд на небе…

А потом куда-то пропадает Дроссельфлауэр, и часы с распевшимся петушком…

Меган закрыла глаза, а когда открыла, то оказалась там, где всем сердцем мечтала быть. Дома.

Она стояла посреди Зеленой гостиной, сквозь высокие окна лился солнечный свет, и все вокруг было таким, каким осталось в ее памяти – а ведь она так давно не была здесь…

– Мама? Пап? – крикнула она, и голос ее гулко отозвался от стен.

В Зеленой гостиной было много места и мало мебели – родители ценили простор старого дома и ничем не желали захламлять его.

Два небольших дивана, обитых мягким бархатом, обеденный стол с четырьмя стульями, пианино и буфет – вот и все, что они выбрали для этой комнаты. В ярких хрусталиках большой разлапистой люстры играли солнечные зайчики.

– Мам?.. – снова позвала она.

И снова – тишина. Нет ответа.

Меган толкнула дверь, ведущую в зимний сад, где густые вечнозеленые ели дремали под снежными шапками.

Как давно она бродила здесь в последний раз, искала вдохновение для фотографий и укрытие – для расстроенной одинокой души.

Как не хватало ей этой гостиной, этого сада и всего родительского дома в университете. Сейчас она сомневалась, правильным ли вообще было решением уехать. Мир можно посмотреть и на каникулах…

Впрочем, прошлое такая интересная вещь – отменить его нельзя, зато преследовать оно тебя намеревается вечно. И корить за неправильный выбор, мучить сомнениями – а что было бы, если?..

Меган улыбнулась.

Все тревоги ушли, ведь она – дома…

Она обернулась, глядя на темную громаду дома, такого мрачного снаружи и светлого изнутри. Здесь она росла, здесь впервые увидела фотоальбомы, которые вскружили ей голову, здесь, изучая полотна великих мастеров прошлого, она решила стать художником. Или фотографом. Или хотя бы фотокорреспондентом, быть всегда в гуще событий, писать про интересные события и делать уникальные снимки. Только вместо гущи событий была маленькая комнатка под крышей, заставленная книгами, а вместо уникальных снимков – фотографии на конкурсе в местной газете.

Может, ей и не стоило об этом мечтать.

У нее никогда не будет того будущего, которое она себе выдумала. Как бы она ни старалась, как бы ни помогали ей родители, у нее не получится быть первой.

Или единственной.

Или просто чертовски талантливой, способной видеть мир не как враждебного зверя, а как последовательность черт, штрихов и пятен.

Быть художником – значит обладать даром переделывать мир под себя.

А она…

Она могла только сломаться, как хрупкая ветка под шапкой снега, под грузом несбывшихся ожиданий и надежд.

Меган отвернулась и пошла прочь от родительского дома, вперед через зимний сад, и не сразу поняла, что теперь он отличается от сохраненного в ее памяти – ее родители не любили садовые скульптуры.

А здесь их было множество, и каждая – как живая, замерла, задремав под холодным снегопадом, и, кажется, вот-вот откроет глаза, но нет – спит…

Меган замерла.

С громким криком взлетели в небо черные птицы.

Звуки скрипки окутали ее, парализуя, не давая бежать, не давая даже двинуться с места, пока она смотрела – словно сквозь туман – как ее дом, ее детство и укрытие, ее поддержка и защита, обрастает вокруг другими домами, пряничными, яркими, стеклянными, и черные птицы кружат над ним, рассаживаются на козырьках и крыше, пробуют когтем черепицу…

Меган закричала, но ее никто не услышал.

А потом – она сама не услышала себя.

– Чт-то это? – Хью буквально вцепился в Таласса, чувствуя, что еще чуть-чуть – и он вновь упадет.

– Это птицы, – выдохнул Таласс. – Они все время были здесь… Они никуда не исчезли. Все-таки это была правда…

– А ты думал?..

– Надеялся. Надеялся, что это не так.

Птицы не замолкали.

Они вышагивали по полу, оставляя на пыльной поверхности разлапистые отпечатки, косили блестящими глазами и издавали жуткие звуки, похожие на те, что возникают, если провести ножом по стеклу.

И – что хуже всего – птицы закрывали собой двери, окна, скапливались на лестнице, вспархивали под потолок, шумно хлопая черными крыльями. И явно не собирались выпускать на свободу незваных гостей.