Киноповести - Василий Макарович Шукшин

тонко закричал…

Иван с профессором пригубили-таки из высокой бутылки дорогого вина. Профессор с блокнотом в руках – экзаменует Ивана на предмет владения родным языком. Настроение у них хорошее; Иван относится к «экзамену» довольно серьезно: Нюра – больше на подсказках.

– Просто – ударить. Он ударил – я ударила – кто-то ударил…

– Вломил, – начинает Иван.

– Так.

– Жогнул.

– Жогнул?

– Ну – жогнул. Рраз! – жогнул.

– Ага! Хорошо. Еще?

– Тяпнул.

– Да. Еще?

– Матерно можно?

– Нет, это не надо.

– А там много, вообще-то…

– Нет, лучше не надо. Кроме того, здесь женщина.

– Она слышала…

– Итак?

– Наподдал, – подсказала Нюра.

– Наподдал… Да. Невыразительный глагол. Женский какой-то.

– Хряпнул. Ломанул.

– Вот это… глаголы! Мускулистые.

– Перелобанил. Окрестил. Саданул… Нае… Нет, не туда. Врезал. Смазал.

– Так, так, – подбадривает профессор.

– Пиннул, – опять вмешивается Нюра.

– Пиннул? Это хорошо. Пнул, да?

– Ну да. Пиннанул, у нас бабка говорит.

– Это старушечий, – снисходительно бросил Иван. Взял на калган, – еще вспоминает он.

– Это что такое?

– Головой дал! Вот так вот. – Иван взял профессора за плечи и рывком кинул на себя и подставил голову, но, конечно, не ударил – показал.

– О-о! А калган – это голова?

– Голова.

– Это по-каковски же?

– По-русски! Кал-ган. У нас еще зовут – сельсовет.

Профессор засмеялся.

– А как еще?

– Чердак.

– Чего попало! – изумилась Нюра. – Неужели вам это на самом деле нужно?

– Нужно, Нюра.

Тут в купе вошли веселые девушки-студентки устраивать одну свою подружку. Трое.

– Нам сказали, у вас одно место свободное…

– Так точно! – приветливо откликнулся профессор. – Располагайтесь. Которая из вас? Стоп, мы сами выберем. Самую красивую…

– А ну? – Девушки все были хорошие, крепкие, голоногие. – Выбирайте!

Профессор поверх очков оглядел всех… Искренне вздохнул.

– Оставайтесь все. Выбирает тот, кто… забирает. О-о!.. – сам болезненно сморщился он. – Вот это каламбур!

Девушки засмеялись.

– Какую же.

– Какую, Иван?

Иван гигикнул, покраснел и… посмотрел на Нюру.

– Ну, раз ты уже выбрал, то мне – все равно: я свою станцию проехал, – сказал профессор.

Оставили голубоглазую, грудастую Любу.

– Закончена сессия – и ноги в руки! – позавидовал профессор. – Что за институт?

– Педагогический.

– Факультет?

– Физмат.

– Физмат, и только физмат. Всемогущий физмат! – огорченно сказал профессор. – Куда только прибежите со своим физматом.

– А вам не нравится физмат?

Профессор весело посмотрел на девушку с физмата.

– Милая, он вам самой не нравится.

– Почему? – растерялась девушка.

– Потому что вам нравится Лермонтов, Есенин…

– Одно другому не мешает.

– О, еще как!

– Педагогический – это, значит, будете учительствовать? – встрял в разговор Иван.

– Да.

– Да-а… – значительно сказал Иван. – Вот сейчас радуетесь, что учитесь, веселитесь – в люди выходите, а я смотрю на вас и жалею…

– Иван! – сказала Нюра.

– Что?

– Чего заборонил-то? Жалеет он. Ты что?

– А что такое, Иван? – заинтересовался профессор – Нюра, почему вы остановили?

– Да нет, я хотел про наших учителей рассказать, про сельских…

– Ну?

– Да ладно!

– Да что же «ладно»? Расскажи.

– Достается им, бедным… Но, может, я, правда чего-нибудь недопонимаю, а полезу рассуждать… Ладно.

– Фигура учителя заметно стала ниже, – сказала девушка Люба. – Очевидно, он это хотел сообщить.

– Что ты хотел сообщить, Иван? – спросил профессор строго. – Что длинные учителя в городе остаются?

– Он сам не знает, что он хотел сообщить, – сердито сказала Нюра. – Выпил лишнего? Ложись вон, спи.

Иван только успевал поворачиваться на слова, к нему обращенные… Но молчал.

Тут из соседнего купе пришла делегация девушек.

– Сергей Федорыч… простите, пожалуйста…

– Ну, ну, – сказал профессор.

– Мы вас узнали… вы по телевидению выступали…

– Выступал. Был грех.

– Пойдемте к нам… Расскажите нам, пожалуйста… Мы вас приглашаем к себе. Мы – рядом.

– Пошли, Иван. Недалеко. – Профессор встал. – Бутылочку брать с собой? – спросил девушек.

Девушки засмеялись.

– Берите!

– Ваня, а ты бы воздержался – не ходил, – сказала Нюра.

Но Ивану очень интересно с профессором.

– Да будет тебе! Чего тут такого? Рядом же.

– Да ничего! Будешь потом по вагону бегать…

– Нюра, он не будет бегать по вагону, – пообещал профессор.

И профессор с Иваном ушли.

А луна светила!.. Ночь шла по земле, выстилая на полянах белые простыни.

Жутковато, гулко прогудел мост… Поезд выскочил из его железной паутины и громко закричал, радуясь воле.

Выбежали к дороге белоногие березки – и такие они ясные, белые под луной, такие родные… И грустные. Смотрят вслед поезду.

– А вот вы приезжайте, посмотрите! – шумел в купе, где студенты, щедрый, размашистый Иван. – Вот тогда узнаете, как я вижу!..

Студентам весело. Ивану тоже.

Только профессор как-то задумчиво смотрел на Ивана: не то ему жалко Ивана, не то малость неловко за него.

– А косить мы будем?

– А зачем косить? У нас теперь машины косют… А-а, так – в охотку? Можно покосить. Я вас устрою. Но это, ребятки, тяжело. Лучше мы с вами сядем в лодочки… Как в песне-то поется:

«С сестрой мы в лодочку садились,

Тихо-онько плыли по волна-ам…»

Студенты засмеялись.

– А «Волга» у вас есть?

– А зачем она мне? Я без «Волги» вот так живу! Я, ребятки, живу крупно. Чего только у меня нет! У меня – зайдешь в дом – пять ковров сразу висят. Персидских.

– А шкура медвежья есть?

– Три штуки. Одна в прихожке – я сапоги об ее вытираю, одна в детской, детишки на ней играют, волосья дерут… Дальше, посмотрим направо – барометр висит…

– А громоотвод?

– Громоотвод – на крыше. Я пока внутренность описываю. А налево, как зайдешь, – сервант на тоненьких ножках. Я его один раз – с получки – задел нечаянно, на сорок восемь рублей одной только посуды расколол…

– Жена вам – скандал?

– Не, она у меня не базланит. Это не то что есть некоторые… Ох, не будьте такими – это хуже всего на свете. Тут и так-то… не сладко, а если еще и дома… Если я устал как собака, я посплю, отдохнул – можно снова за работу. А если еще дома… Нет, это плохо. Хуже нет.

– Вы же говорите, вы хорошо живете.

– Я-то хорошо! Я про других. А я-то – дай бог каждому! Я, допустим, прихожу с работы: «Ну, Нюся, давай корми, голубушка». Она на стол – картошку с мясом. Мясо у меня круглый год не выводится. Свиннота эта у меня вот здесь сидит. – Иван хлопнул себя по загривку. – Ох и прожорливые же!.. Иной раз взял бы ружье и пострелял всех к чертовой матери. А если, бывает, совсем здорово устанешь на работе, я сразу, с порога: «Ну, Нюся…»

Нюра сидела одна у темного окна, слушала песни по радио.