Ясновидец - Карл-Йоганн Вальгрен

…Человек, вызвавший поток этих мыслей, сидел в одиночестве в пивной напротив бойни, склонившись над кружкой пива. Он был погружен в чтение каких-то бумаг. Этот человек был последним, но и самым главным объектом его ненависти, если ненависть вообще можно измерить.

Нет, ненависть не допускает измерений. Перед нею все равны, он это заметил давно, и это наблюдение смущало его. Он не мог бы сказать, что он ненавидит этого человека больше других. Он ненавидел их всех, и ненавидел безгранично. Ненависть не имеет и хронологии, она бесконечна во всех направлениях, и в прошлом, и в будущем. Она всегда была, и всегда будет, потому что для ненависти нет иной перспективы, кроме бесконечности. Ненависть смешала все представления о времени — она сама стала его временем.

Но с тем господином за столиком в пивной надо быть очень осторожным, поскольку его способности напоминают его собственные. Скорее всего, именно поэтому он поднял глаза и огляделся, словно почувствовал, что кто-то за ним наблюдает.

Эркюль вслушивался в его мысли. Итак, он утолил жажду. Смутные догадки беспокоят его, скоро он встанет и уйдет отсюда… Для глухого миллионный город переполнен тишиной, кареты катятся без единого звука, перепуганные до смерти звери на бойне умирают молча, не слышно ни воя, ни стонов, ни предсмертного хрипа, подмастерья переговариваются и смеются, но он не слышит их; рты их шевелятся, словно у аквариумных рыбок.

Твердо решив не упускать объект наблюдения из виду, он вышел в переулок и чуть не попал под дрожки. Кучер заорал на лошадей, потому что те без всякой причины встали на дыбы, ибо только животные и могли его увидеть. Только лошади, подумал он, может быть, еще вон те дети, что глядят на него с удивлением. Солнце, как ледокол, взломало тучи, и сразу стало жарко, несмотря на то что было еще утро. Он ждал, когда откроются двери кабачка и покажется его враг. Этот будет последним, подумал он, только с его смертью любовь, наконец, будет отмщена…

Но ненависть, как и любовь в свое время, лишила его осторожности. Там, за столиком, Иоганнес Лангганс начал догадываться, он услышал этот странный металлический шорох неутоленной жажды мести. И, стараясь думать об отвлеченных предметах, он покинул пивную через заднюю дверь, остановил дрожки и велел извозчику побыстрей увезти его отсюда.

Эркюль не сразу понял, что тот исчез. Это нисколько не обеспокоило его, потому что он знал, где того искать. То, что он пришел сюда, имело целью лишь утвердиться в своих намерениях. У него уже был намечен план касательно нищенствующего монаха; и очень скоро он приведет его в исполнение.

Вернувшись в канцелярию, Иоганнес Лангганс застал только своего непосредственного начальника, секретаря отдела Вольрата. Все остальные отпросились со службы. Ознакомившись с некоторыми данными, касающимися только что прочитанных им в пивной бумаг, он проследовал в свой кабинет, мрачную каморку в конце темного коридора.

Рядом со скопившейся за неделю кипой бумаг лежало адресованное ему лично письмо, скрепленное восковой печатью. Он распечатал конверт и прочитал:

«Глубокоуважаемый советник канцелярии! Сегодня во второй половине дня посыльный передаст Вам сведения весьма деликатного характера, касающиеся члена директории Колловрата. Чтобы избежать случайного попадания этих данных в посторонние руки, мы хотели бы встретиться с Вами на нейтральной территории».

Далее следовал адрес на окраине города. Подпись была весьма неразборчива, к тому же неясно было, кто его отправил.

Лангганс долго сидел, не шевелясь, с конвертом в руках: что-то здесь было не так.

Поразмышляв, он вдруг сообразил, что на конверте отсутствовал штемпель входящей корреспонденции, и, чтобы внести ясность, он вернулся в канцелярию, где секретарь стоял, склонившись над аккуратной стопкой книг.

— Вы, случайно, не знаете, как сюда попало это письмо? — спросил он, протягивая секретарю конверт.

Вольрат оторвался от книги, только сегодня вернувшейся от цензора.

— Почтальон принес внутреннюю почту, — ответил он. — Никого другого здесь не было. Начальник департамента всех отпустил. Камарилья[43]сейчас проводит закрытое совещание. Император снова нездоров.

— А вы не видели, когда принесли внутреннюю почту?

Вольрат посмотрел на него устало.

— На письме нет штемпеля входящих бумаг, — пояснил Лангганс, — может быть, приходил какой-нибудь частный посыльный? Или посетитель?

— Вы знаете так же хорошо, как и я, что посетителей сюда не пускают. Строгие правила безопасности, Лангганс, наша единственная защита в этом царстве интриг! Поверьте мне, и я, и сторож можем подтвердить, что сегодня здесь не было ни одной живой души. У писца, как и у всех, выходной, а я сидел в пяти метрах от входа с восьми утра. Внутреннюю почту принесли в десять. Тот же посыльный, что и всегда. Не прилетело же оно сюда само!

— Император и вправду нездоров? — спросил Лангганс, чтобы скрыть удивление.

— Эпилепсия. Наш монарх задает тон всей бюрократии, и это значит, что ничто не работает. Вот гляньте! — он помахал какой-то тетрадью. — Я сам занимаюсь цензурой, хотя, как и вы, получил образование в вопросах религии. Экономия зашла слишком далеко…

Секретарь отдела смачно сплюнул в переполненную плевательницу и поудобнее уселся за столом.

— Вы имеете все полномочия работать так, как вам удобнее. — сказал он. — И если речь идет о делах секретных, вы тоже знаете, куда обратиться…

Лангганс сделал вид, что удовлетворен ответом, и с неприятном чувством нерешенной загадки вернулся к себе.

Он присел к секретеру и снова достал письмо из конверта. Внимательно прочитал все тридцать семь слов в трех предложениях. Потом прочитал еще раз, чтобы удостовериться, что все правильно понял.

Ему не удалось ничего прочитать между строк, ничего такого, что выглядело бы странным, что противоречило бы сути письма. В его обязанности входила разработка щепетильных материалов, полученных из анонимных источников, но возникшее в последние дни чувство, что за ним кто-то наблюдает, прибавило ему осторожности. Чиновников, подумал он, натравливают друг на друга в этом вакууме власти, возникшем благодаря интригам придворной камарильи; все зависело от того, под чьим влиянием они в настоящий момент находились — лояльность беспрерывно менялась. Даже он не мог чувствовать себя в безопасности.

То, что кто-то хочет передать секретные материалы, касающиеся графа Колловрата, его нисколько не удивляло. При императоре, предпочитавшем писанию указов чтение книг и охотнее занимавшемся благотворительностью, чем пополнением военной кассы, широко открылись двери для всякого рода злоупотреблений. Вена полнилась слухами. Брак императора был бездетным, и его свояченица пыталась убедить его отказаться от престола. Придворная камарилья во главе с канцлером Меттернихом правила, как ей вздумается, но совет состоял из заклятых врагов, посвящавших почти все время интригам друг против друга. Граф Колловрат тайно пытался добиться смещения Меттерниха и искал поддержки у третьего по влиятельности лица совета — принца Людвига.