Дюма - Максим Чертанов

Из некоторых записок, правда, следует, что Дюма самостоятельно все же что-то писал или хотя бы придумывал: «Любопытно! Сегодня утром я написал Вам, чтобы Вы ввели в эту сцену палача, а потом бросил письмо в камин, решив, что сделаю это сам. Первое же слово, которое я прочел, доказало мне, что наши мысли совпали… Работайте скорей, так как я простаиваю уже два часа»; «В следующей главе мы должны услышать рассказ Арамиса, который обещал д’Артаньяну разузнать, где держат мадам Бонасье»; «Приходите завтра вечером, чтобы мы составили большой кусок плана… Я, вероятно, уеду в воскресенье вечером, хорошо бы Вы к моему возвращению подготовили два тома». Симон делает логичный вывод: «Почти всегда Дюма спрашивает Маке, куда он ведет, с покорностью следуя его сюжету, за исключением случаев, когда он находит какой-нибудь исторический анекдот… он может работать только по рукописи Маке, в одиночку он дезориентирован, он никогда не знает, куда Маке поведет его». Подобными записками изобилует работа и над другими романами (обычно над несколькими сразу): «Где мы сейчас? Нужно дальше двигать „Бальзамо“, двигать „Мушкетеров“; можем увидеться нынче вечером?»; «Да, да, да, дитя мое, сто раз да: надо заканчивать том отъездом д’Артаньяна и Портоса, которые находят Мордаунта в Булони…»; «Не сделать ли так, что у Винтера и лорда Монтроза одна мать?»; «Я замечаю, что нам вредит отсутствие любовной интриги…»

Когда писали «Монте-Кристо», часто совещались и Дюма был несколько активнее. «Чтобы не делать 36 разных рассказов, я вложу рассказ Кадрусса в уста Бертуччо. Не стоит спешить. Давайте отложим про майора и того юношу… Надо встретиться за ужином, обговорить»; «Пожалуйста, приходите к обеду. Нам нужно сделать Мореля и тот эпизод, где Вильфор встречается с Монте-Кристо…» Роман «Женская война»: «Вначале у Вас очень хорошо. Теперь вот что. Кавеньяк требует у Лене и Ларошфуко 30 тысяч… Ларошфуко отвечает, что сперва надо заплатить недовольным, и т. п. Кавеньяк ему дает неделю…» «Королева Марго»: «Это все ничего, несмотря на 6 или 8 страниц политики, но теперь у людей снова возникнет интерес, они будут просто глотать страницы… Дорогой друг, на Вашей совести будет, если мы не продолжим. С девяти вечера я сижу и жду сложа руки»; «Давайте больше Марго! У меня не осталось ничего. Выручайте!»; «Это все хорошо, но я не нашел ничего о записке, которую Маргарита послала мадам де Сов. Я не осмеливаюсь продолжать дальше. Вы забыли про записку или перенесли ее в другое место?» Иногда, впрочем, записки доказывают, что Дюма и Маке писали разные сюжетные линии параллельно. «Что дальше будет с Морелем и де Муи? Мне надо знать, чтобы не писать вслепую. Что Вы собираетесь сделать с кредитором Коконнаса? Давайте сделаем его жестоким, но не подлым». «Шевалье Мезон-Руж»: «Раз нам почти ничего не дало то, что Диксмер и Мезон-Руж не знают друг о друге, давайте объединим их. А то малоправдоподобно, чтобы они не нашли друг друга в одной тюрьме».

Записки показывают, что вопреки расхожему мнению Дюма часто не увеличивал объем текста, а сокращал. «Из 28 Ваших страниц вышло 17 моих…»; «Я нуждаюсь в рукописи. На этот раз из ваших 190 страниц я сделал меньше 70». (У Маке почерк размашистый, у Дюма убористый, но 70 из 190 за счет одного почерка не сделать.) Кстати, в связи с почерком возникает естественный вопрос: Дюма лично переписывал рукописи Маке (как считает Симон — чтобы выдать за свои), и адвокат Дюма на процессах этот довод использовал как доказательство того, что его доверитель и есть автор, — но ведь Маке мог предъявить свои рукописи? Да вот не мог — они не сохранялись. Маке очень торопился, писал в одном экземпляре, как закончит — сразу слал Дюма, а тот, переписав текст, бумажку Маке выбрасывал (по мнению Симона, специально).

Моруа: «Дюма… переписывал текст, добавляя тысячи деталей, придававших ему живость, переделывал диалог… тщательно отшлифовывал концы глав…» Что такое «придать живость»? Что значит «отшлифовывал»? Сергей Нечаев: «Похоже на то, что Дюма правил „рыбу“ Маке лишь стилистически, иногда вводя кое-какие второстепенные персонажи и разворачивая диалоги». Что такое стилистическая правка? Где грань между правкой и соавторством? К счастью, мы можем попытаться ответить на этот вопрос — сохранился и был опубликован вариант главы «Трех мушкетеров» в том виде, как его написал Маке. По мнению Моруа, Маке этой публикацией «хотел доказать, что подлинным автором „Трех мушкетеров“ был он, но доказал обратное. Все лучшее в этой сцене, все, что придает ей колорит и жизненность, исходит от Дюма». Колорит, жизненность — опять красивые слова; мы же будем работать с текстом и разберем его по косточкам. Но сначала несколько слов о переводах.

Первое издание «Мушкетеров» на русском языке вышло в 1846 году в Санкт-Петербурге без указания переводчика, следующее — в 1866-м в переводе М. Руммеля, потом еще три без указания переводчиков. В 1928 году в издательстве «Земля и фабрика» — краткий пересказ в «обработке М. И. Зотиной»; одновременно вышел перевод под редакцией М. Лозинского в издательстве «Академия». В 1949-м появился перевод В. Вальдман, Д. Лившиц и К. Ксаниной, затем их же, откорректированный. В 1960-м Дебора Лившиц сделала новый вариант, ставший каноническим. В нем зачем-то изменена авторская разбивка на главы, всюду «вымолвил» и «возразил» вместо сухого, как у Хемингуэя, «сказал», и восклицательные знаки вместо запятых; тем не менее, на наш взгляд, он вполне хорош. Но в 2004 году вышел перевод И. Лаукарта, который, как считают некоторые литературоведы и читатели, ближе к оригиналу и лучше. Не можем с этим согласиться. М. Н. Алексеева хвалит перевод Лаукарта: «В старом привычном переводе д’Артаньян после ссоры с Арамисом говорит себе „Ничего не поделаешь“, а у Лаукарта — „Ничего себе положеньице! Ну и попал!“» По мнению Алексеевой, это «напряженней и современней». Нам приходилось встречать такую точку зрения, говоря о переводах Марка Твена, и даже защищать ее: чтобы заинтересовать книгой современных детей, «осовременивание», каким бы кощунством оно ни выглядело, может, и полезно. Но тогда уж надо осовременивать каждые 10–20 лет. Автору статьи понравилось, что Лаукарт заменил «задать трепку» на «вздуть» — но, извините, кто в XXI веке говорит «вздуть»? Алексеева: «На предложение де Жюссака спасать свою шкуру д’Артаньян в новом варианте отвечает более взволнованно и художественно: „…по одежде я не ваш, я в душе — ваш. У меня сердце мушкетерское. Я это чувствую, оно руководит мною“». Может, и художественно (дело вкуса), а только в подлиннике вообще нет такой фразы. Так что цитировать будем перевод Лившиц, только пунктуацию восстановим авторскую (иначе создалось бы впечатление, что Дюма исправил пунктуацию Маке, тогда как это переводчик исправил Дюма). Итак, перед нами сцена казни миледи (в сокращении). Что написал Маке? Что из этого сделал Дюма? Есть ли разница?

Маке

Иногда широкая молния являлась из-за туч и, словно чудовищный ятаган, рассекала надвое небо и воду.

Дюма

Время от времени широкая молния озаряла весь край неба, змеилась над черными купами деревьев и, словно чудовищный ятаган, рассекала надвое небо и воду.

Маке

Миледи, которую вели двое слуг, доставили на берег реки. Уста ее были безмолвны, но глаза говорили со свойственным им неизъяснимым красноречием. Она поочередно молила каждого, на кого устремляла взгляд.