Императрица Цыси. Наложница, изменившая судьбу Китая - Юн Чжан

Император заметил разницу между нынешним тревожным и предыдущим бодрым докладом боцзюэ, но она его совсем не насторожила. Он сказал, что война между Китаем и Японией за обладание Кореей «нами совсем не исключается», но он рассчитывает на благоприятный вариант развития событий. С важным видом он стал рассуждать о «подготовке широкомасштабных военных действий, призванных проучить зарвавшегося соседа». Покровительственное отношение его величества к Японии разделяло подавляющее большинство его подданных. Р. Харт отметил: «Девятьсот девяносто девять китайцев из тысячи верили в то, что большой Китай сможет отхлестать маленькую Японию». 15 июля, пока японцы, по словам Р. Харта, проводили «поистине мастерские маневры», китайский император назначил главным военным советником престола своего наставника по классической литературе. Высшие советники не могли собраться без участия Вэна. Учитель и его ученик даже не догадывались о том, в каком опасном состоянии находился военнотехнический потенциал их страны. В то время Харт писал в своем дневнике о том, что китайцы должны скоро понять: «Их армия и флот представляют собой совсем не то, на что они рассчитывали»; и в случае войны «японцы ударят смело и, вполне вероятно, успешно, а китайцев с их устаревшими тактическими приемами ждут многочисленные поражения, с которыми придется мириться…». Разумеется, китайские военные снова скатились к привычной для них расхлябанности и продажности. Канонерки использовались для перевозки контрабанды, а нечищеные стволы пушек – для сушки белья. А тут еще расцвело кумовство, из-за которого в среде офицеров накопилась критическая масса необразованных в военном отношении людей. В китайской армии готовые воевать солдаты и офицеры выродились, а японских военных вымуштровали в превосходный военный механизм, настроенный на незамедлительные действия.

С большим опозданием боцзюэ Ли Хунчжан начал переброску войск в Корею морем, для чего зафрахтовал три британских судна. Но 23 июля японские войска вступили в Сеул, схватили корейского монарха и назначили марионеточное правительство, предоставившее японцам право выгнать китайский экспедиционный корпус. 25 июля японский флот совершил внезапное нападение на пароходы, на которых перевозились китайские солдаты, и в результате одно судно – «Гаошэн» – пошло на дно. Погибли без малого тысяча человек, в том числе пять британских морских офицеров. Боцзюэ Ли Хунчжан два дня скрывал от императора Гуансюя известие о первом вооруженном столкновении с японцами. Он боялся, что слабо осведомленный император тут же объявит японцам войну, что боцзюэ считал неумным поступком. Он пытался использовать потопление британского парохода для предотвращения грядущей войны. «Британцы не могут ее допустить», – думал боцзюэ; они должны остановить японцев. Сановник цеплялся за эту свою надежду как за последнюю соломинку.

В скором времени оказалось, что ни британцы, ни власти других держав не желают впутываться в это дело. Китайцы и японцы 1 августа объявили друг другу войну. Бремя ведения первой для Китая современной и крупнейшей за последние 200 лет войны легло на плечи двадцатитрехлетнего императора, который вел совершенно отшельнический образ жизни. Он мало что знал об окружающем мире, о своих собственных вооруженных силах располагал отрывочными сведениями, а о противнике вообще никакими; в общем, император практически всецело полагался на указания своего отсталого наставника, ориентировавшегося разве что в классической литературе. Его военачальник боцзюэ Ли Хунчжан все свои надежды связал с усилиями по сохранению мира любыми средствами и не смог подготовить страну в военном отношении. Самое страшное заключалось в том, что он не мог согласовать стратегическое планирование с Гуансюем и ему часто приходилось скрывать от императора истинное положение вещей.

В таких условиях китайцам предстояло иметь дело с современной армией Японии и ее выдающимся руководством. Предсказание исхода войны при подобном раскладе труда не составляло. Китайцы терпели одно поражение за другим, причем и на материковой части Кореи, и на море. К концу сентября японцы захватили главный город на севере Кореи – Пхеньян и подходили к реке Ялу, по которой проходила граница с Китаем.

На протяжении всего этого времени император Гуансюй не обращался к Цыси: он сообщил ей обо всем, когда война казалась неизбежной, то есть как раз накануне 16 июля. Она жила в своем Летнем дворце, отрезанная от центра принятия политических решений, и очень смутно представляла картину назревшего конфликта. Он пришел к ней в надежде получить ее благословение на ведение войны, и она выразила императору полную поддержку. Она к тому же сделала акцент на том, что китайцы «должны предпринять все от них зависящее, чтобы не возникло впечатления, будто они слабы». То, как вел себя боцзюэ Ли в поисках путей к миру, служило доказательством слабости и даже безысходности. Указаний на то, что данное предупреждение дошло до бо-цзюэ, историкам пока не попадалось. Император Гуансюй всего лишь упомянул о нем вскользь в разговоре с императорским наставником, проходившем в его личном кабинете. У самой Цыси связь с Ли Хунчжаном отсутствовала, и она никак не могла передать ему или кому бы то ни было еще прямых указаний.

После упомянутой выше короткой консультации император Гуансюй больше никогда не интересовался мнением Цыси ни по какому поводу. Ей оставалась исключительно символическая роль вдовствующей императрицы. От ее имени награды удостоилось армейское подразделение, которое, по докладам, якобы одержало первую для Китая победу, что оказалось выдумкой. Сомневаться в том, что Цыси находилась в состоянии предельного беспокойства, не приходится. Она вроде бы попыталась через нескольких высших советников добыть нужную ей информацию и передать ее через великого князя Цзина, но императору Гуансюю кто-то доложил об этом, и он сделал выговор своим советникам по этому поводу. По настоянию группы друзей, близких к нему, император старался оградить Цыси от участия в политике. Донесения о войне поступали только императору в запечатанных конвертах, и он позволял вдовствующей императрице лишь бегло взглянуть на их заголовки.

С момента развязывания японцами войны в августе и до самого кануна падения Пхеньяна в конце сентября император Гуансюй один только раз просил совета у Цыси – когда хотел разжаловать командующего воюющим Северным флотом адмирала Дин Жучана. Его обязывали к этому положения, утвержденные перед передачей ему всей полноты власти, в которых оговаривалось получение одобрения Цыси по поводу перестановок ведущих персонажей китайской политики. Представляя свое решение, император обвинил этого адмирала в «трусости и профессиональной несостоятельности», так как тот не удосужился отправить свой флот в открытое море. По сути дела, адмирал Дин применял оборонительную стратегию, в основе которой лежал тот факт, что японцы располагали более современными кораблями с превышающей китайские корабли скоростью хода, и в открытом море их превосходство должно было сыграть решающую роль. Защиту стоящему на рейде в базе флоту обеспечивали артиллерийские форты. Но император прислушался к совету кузена императорской Жемчужной наложницы Чжижуя, который утверждал, будто «Япония представляет собой всего лишь маленькую и нищую страну, наши корабли должны бороздить открытое море парадным ордером… обстреливать и топить японские канонерские лодки. Наши пушки должны палить первыми, как только мы выходим на дистанцию поражения вражеского корабля». Когда проект указа о разжаловании Дин Жучана попал на глаза Цыси, она возмутилась и, не скрывая своего гнева, сказала: «Никто не смог предъявить этому адмиралу обвинения в совершении малейшего преступления!» Она отказалась санкционировать выпуск такого указа. В качестве вызывающего жеста император Гуансюй отдал особенно жесткое приказание с осуждением несчастного адмирала Дина и указанием Ли Хунчжану подыскать ему замену. Боцзюэ подал пространную челобитную, в которой умолял императора отменить свое решение, объяснял суть оборонительной стратегии, обращал внимание на отсутствие достойной замены Дин Жучану и предупреждал о том, что отставка такого адмирала может обернуться бунтом на флоте. В конечном счете император, пусть и очень неохотно, отменил решение об отставке несостоявшегося флотоводца, но все равно продолжал поносить и бранить адмирала Дина.