Крещендо - Бекка Фицпатрик

И из глубин памяти настойчиво всплывало воспоминание. Кажется, это было в прошлом году. Кажется, незадолго до смерти отца… нет. После. Это был теплый день, весна. Уже позади были похороны, закончились дни траура, и я вернулась в школу. Ви уговорила меня ходить на субботние занятия; в те дни я не могла ничему особо сопротивляться, просто плыла по течению, существовала, а не жила. Мы думали, что мама уехала по работе, мы пошли после занятий к нам. Шли, наверное, больше часа…

Когда впереди показался мой дом, Ви вдруг остановила меня:

— У вас перед домом машина.

— Точно. Кто это может быть? Похоже на «ленд крузер».

— Это точно не машина твоей мамы.

— Может, это детектив?

Конечно, маловероятно, чтобы детектив ездил на внедорожнике за шестьдесят тысяч долларов, но к тому времени я так привыкла, что у нас дома постоянно снуют детективы, что это было моей первой мыслью.

— Давай подойдем поближе.

Мы уже были у подъездной дорожки, когда открылась входная дверь и послышались голоса. Моей мамы… и более низкий голос. Мужской.

Ви утащила меня за угол дома, чтобы нас не увидели.

Мы наблюдали, как Хэнк Миллар забрался в «ленд крузер» и уехал.

— Господи Иисусе, — пробормотала Ви. — Если бы это была не твоя мама, я бы заподозрила адюльтер. Но твоя мама такая порядочная… Бьюсь об заклад, он пытался продать ей машину.

— Так далеко ехал ради этого?

— Еще как, детка. Продавцы машин готовы на многое.

— У нее уже есть машина.

— «Форд». Это же кровный враг «тойоты». Отец Марси точно не успокоится, пока весь город не будет ездить на «тойотах»…

Теперь я отгоняла от себя это воспоминание, а в голове свербила мысль: а что, если он не пытался продать ей машину? Что, если у них — я непроизвольно сглотнула — был роман?

Куда мне теперь идти? Домой? Наш дом больше не казался мне родным. Он больше не был безопасным и надежным. Доверху, до самого потолка он был набит враньем. Родители кормили меня историями о любви, доверии и семье. Но если Марси говорила правду, — а я очень боялась, что так оно и было, — моя семья была сплошным притворством. Огромной ложью, о которой я даже не подозревала. Неужели я пропустила какие-то предупреждающие знаки? Разве не должна я сейчас осознать, что тайно подозревала маму всегда, но выбрала отрицание вместо болезненной правды? Это наказание мне за доверчивость. Наказание за то, что ищу в людях хорошее. Как бы я ни ненавидела Патча, сейчас я завидовала холодной отстраненности, отделявшей его от других людей. Он всегда видел в людях худшее. Как бы низко они ни пали, он всегда этого и ожидал. Он был жестоким и приземленным, но люди его за это уважали.

Уважали его и лгали мне.

Я поднялась со скамейки и набрала мамин номер. Я не знала, что скажу, если она возьмет трубку. Пусть мой гнев просто выльется наружу. Слушая длинные гудки в трубке, я вытирала со щек горячие слезы. Подбородок дрожал, буквально каждая мышца, каждый нерв в моем теле были напряжены и будто звенели. В голове роились злые, нехорошие мысли и слова. Я представляла, как кричу их матери, перебивая ее каждый раз, когда она пытается защитить себя новой ложью. А если она начнет плакать… я не буду ее жалеть. Она заслужила каждую каплю этой боли, сделав свой выбор.

Включился автоответчик, и я едва не выбросила телефон в темноту от злости.

Потом позвонила Ви.

— Да, детка, у тебя что-то важное? Я с Риксоном…

— Я ухожу из дома. — Я даже не пыталась скрывать слезы, звучавшие в моем голосе. — Можно остаться у тебя ненадолго? Пока я не разберусь, куда деваться.

В трубке раздавалось взволнованное дыхание Ви.

— Что случилось?!

— Мама возвращается в субботу. Мне к тому времени нужно убраться из дома. Можно побыть у тебя до конца недели?

— А можно спросить…

— Нет.

— Ладно, конечно, — Ви пыталась скрыть шок. — Конечно, оставайся, без проблем. Без проблем, совершенно. Расскажешь мне, что случилось, когда будешь готова.

Я почувствовала, как изнутри подступают новые слезы. Сейчас Ви была единственной, на кого я могла рассчитывать. Да, она бывала порой невыносимой, раздражающей и ленивой. Но она никогда меня не обманывала.

Я вернулась домой около девяти и поскорей натянула хлопковую пижаму. Ночь не была холодной, но воздух был влажным, и эта влага будто забирались мне под кожу, вымораживая до костей. Сделав себе чашку теплого молока, я юркнула в постель. Спать было еще рано, да и не могла я спать: все еще гоняла в голове обрывки беспорядочных мыслей и образов. Я просто лежала и смотрела в потолок, пытаясь стереть из памяти последние шестнадцать лет и начать жить заново. И как ни пыталась, не могла представить Хэнка Миллара своим отцом.

В конце концов я выбралась из постели, пошла в спальню матери и открыла ее сундук с приданым в поисках альбома из старшей школы. Я не была уверена, что у нее он был, но если был, то точно только в этом сундуке. Если они с Хэнком Милларом учились вместе, должны остаться фотографии. Если у них был роман, он мог подписать ее альбом как-то по-особенному. Понадобилось всего пять минут, чтобы изучить содержимое сундука самым внимательным образом, но я ничего не нашла.

Я спустилась в кухню, порыскала в шкафчиках в поисках еды, но аппетита не было. Я не могла есть и думать о том, что моя семья — это просто одна огромная ложь. Уткнулась взглядом во входную дверь… но куда мне идти? В этом доме я чувствовала себя потерявшейся и страстно хотела сбежать, но бежать было некуда.

Постояв несколько минут в холле, я поднялась назад в спальню и там, укрывшись одеялом до самого подбородка, закрыла глаза. И перед моим мысленным взором начали вставать картинки. Марси… Хэнк Миллар, которого я едва знала и чье лицо с трудом могла вспомнить… Мои родители… Картинки перемешивались, наплывали одна на другую, все быстрее и быстрее, пока не слились в единый безумный коллаж.

А потом картинки внезапно начали крутиться в обратную сторону, словно совершая путешествие в прошлое: как будто цвета на пленке выцветали, пока все не стало размытым и черно-белым. И я поняла, что попала в другую реальность.

Я спала.

Я стою на переднем дворе. Буйный ветер несет мертвые листья по дорожке, закручивая их в маленькие водовороты вокруг моих лодыжек. Странное облако в форме трубы клубится над моей головой, но не делает попыток опуститься, словно собираясь силами перед нападением. Патч сидит на ступеньках крыльца, опустив голову и безжизненно свесив руки между колен.

— Убирайся из моего сна! — кричу я ему, перекрикивая ветер.

Он качает головой.

— Сначала я объясню тебе, что происходит.

Я прижимаю верх от пижамы покрепче к телу.

— Я не хочу слушать то, что ты скажешь.