Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения - Джеймс Амбуэлл

— Представляю, какой шум поднимет папаша, когда я скажу ему, что в бутылке был шнапс, — проворчал он.

Вскоре пробило четыре, что означало свободу для скучающей детворы.

Господин Вольмют, заинтригованный необычной формой бутылка, захватил ее с собой, когда уходил домой.

Профессор снимал уютную квартирку из трех комнат у фрау Моншмайер, проживавшей на углу Линдендам и Сальцгассе. И, поскольку дома его встретил яркий огонь в камине, отличный кофе и аппетитные тартинки с тильзитским сыром, он забыл о находке Карла.

Вечер обещал быть приятным, потому что в комнате, заполненной книгами, гравюрами и картами, было тепло, несмотря на то, что снаружи завывал холодный декабрьский ветер.

Господин Вольмют разжег свою великолепную баварскую трубку и раскрыл наудачу «Буколики», Виргилия, книгу, всегда лежавшую на столике у изголовья его постели.

Резкий звонок прервал его поэтические занятия; через минуту в вестибюле раздался недовольный бас фрау Моншмайер:

— Разумеется, господин профессор у себя. Можно подумать, что он вечерами шляется по кабакам, как это проделываете вы, жалкий пьянчуга! Что вам нужно от него? И не думайте, что я позволю вам наследить на моем чистом паркете. Убирайтесь отсюда, или я…

Господин Вольмют решил, что ему пора вмешаться, потому что догадался, кто именно нанес ему визит.

— Пусть он поднимется, фрау Моншмайер, — крикнул он, выйдя на лестницу.

Хозяйка с ворчанием подчинилась, и Беншнейдер-отец совершил робкое вторжение в рабочий кабинет профессора. Он нервно мял неловкими пальцами свою шапку из кроличьего меха и со смущенным видом взирал на воплощавшую науку и знания обстановку кабинета, в которой он неожиданно очутился.

— Господин профессор… я к вам по поводу… Ну, вы знаете, что Карл…

— Ах, да, бутылка, — с улыбкой произнес господин Вольмют. — Будьте так любезны, присядьте, господин Беншнейдер.

Извинившись, он принес предмет, о котором шла речь, и водрузил его на стол.

— Я собирался передать бутыль господину ректору, — промолвил он, — и я сделал бы это уже сегодня, если бы он не отсутствовал в лицее.

— Гм, — промычал Франц Беншнейдер, неловко раскачиваясь в кресле, — конечно, конечно… Этот чертов шалопай не должен был приносить ее в школу, а поэтому, господин профессор, когда он мне рассказал все, я отвесил ему одну из этих оплеух, которые, уверяю вас, забываются не скоро. Но… — Он искоса посмотрел на бутылку, вздохнул и, неожиданно собравшись с духом, пылко воскликнул:

— Так как же, господин Вольмют? Ведь господин Лооба, ваш ректор, выдует ее в одиночку, так что нам с вами не достанется ни капли! Мы даже не попробуем этот замечательный напиток!

На его широком грубом лице отразилось такое комичное отчаяние, что господин Вольмют невольно рассмеялся.

— Ну, так-то будет лучше, — с облегчением заявил Беншнейдер, явно почувствовавший себя увереннее. — У этих польских евреев, да простит их Господь за их жадность и вороватость, иногда попадаются неплохие вещи. Мне помнится один крюшон, приготовленный на данцигской водке… Так что, господин профессор, мы с вами разопьем эту бутылочку, а? Если судить по бутылке, напиток должен иметь приличный возраст; поэтому можно не сомневаться, что качества он будет отменного.

Господин Вольмют был непьющим, но никогда не отказывался от стаканчика-другого. Поэтому его колебания были чистой формальностью.

— С точки зрения права, если вы нашли потерянную вещь, то становитесь ее собственником только через некоторый срок, предусмотренный законом. С другой стороны, правила рыночной торговли в Хольцмюде не разрешают евреям-торговцам оставлять свой товар без присмотра в общественном месте, дыбы избежать рекламаций и судебных исков со стороны этих недобросовестных личностей. А поэтому, господин Беншнейдер, мы можем повторить вслед за римлянами: «Beatus possessor»[230].

— Если то, что вы сказали, означает, что мы имеем право опустошить бутылочку, то ваши римляне тысячу раз правы. Похоже, что это весьма здравомыслящие граждане, — заявил старина Беншнейдер, обнадеженный видом штопора и двух довольно больших стаканов, которые профессор торжественно водрузил на стол.

Для начала господину Вольмюту пришлось удалить с горлышка бутыли толстый слой очень твердого воска, прежде чем он добрался до пробки.

— Любопытный материал, — пробормотал он, в то время, как пробка медленно ползла вверх по стальной спирали. — Это явно не пробковый дуб; я даже сказал бы, что это какая-то пластмасса.

— Неважно! — с энтузиазмом воскликнул Беншнейдер, поспешно протягивая свой стакан. — Ах, до чего же здорово пахнет, просто потрясающе пахнет! Видать, это очень старая водка, настоянная на травах!

Слегка тягучая жидкость золотисто-зеленого цвета полилась в стаканы с многообещающим бульканьем.

— Ваше здоровье! — провозгласил Беншнейдер, явно торопившийся поддаться своим гурманским наклонностям. — Ах, черт!

Если бы господин Вольмют в этот момент посмотрел на собутыльника, то он, скорее всего, не стал бы пробовать таинственный эликсир. Но он именно в этот момент внимательно изучал на свет бледно-изумрудную жидкость; внезапно, также соблазненный пьянящим густым ароматом, он поднес стакан к губам и решительно отхлебнул из него.

— Это… э-э-э…

Глаза у Беншнейдера вылезли из орбит; его рот беззвучно открывался и закрывался, словно у извлеченного из воды карпа. Что касается профессора, то ему показалось, что он очутился на палубе корабля, отчаянно сражающегося с взбесившейся стихией.

По-видимому, затем они некоторое время находились в состоянии частичной потери сознания; очнувшийся первым Беншнейдер, не успев окончательно прийти в себя, дико завопил:

— Какого черта, что все это значит? Где мы?

* * *

Вот что рассказал господин Вольмют ректору Лообу, когда одалживал у него физические и химические приборы, использованные им позднее в его злосчастном эксперименте.

— Привычная обстановка моей комнаты полностью исчезла; вместо нее нас окружало пространство, заполненное чем-то зеленоватым. Сначала все вокруг казалось неясным, но постепенно проявились все более и более отчетливые формы.

Франц Беншнейдер сидел напротив меня на расстоянии нескольких футов, причем сидел самым необычным образом, какой только можно представить: он сидел на пустоте.

Вскоре я узнал от него, что и он видел меня в столь же необычном положении — по его утверждению, я тоже сидел на пустоте.

В то же время, я очень хорошо ощущал под собой кресло, а под ногами — пол, покрытый ковром. Я осязал пальцами все изгибы подлокотников моего кресла, мог дотронуться до поверхности невидимого стола.

Беншнейдер, на которого я смотрел, достаточно отчетливо выделялся на фоне испарений зеленого и бледно-золотистого цвета; он явно был сильно напуган и не переставая бормотал о колдовстве, чары которого обрушились на нас. Я принялся успокаивать его.

— Господин Беншнейдер, — сказал я, — нет никаких оснований поддаваться панике. То, что происходит с нами, может быть, скорее всего, разновидностью галлюцинации, вызванной крепким алкогольным напитком, к которому, несомненно, было подмешано какое-то ядовитое