От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868-1918 - Эдуард Экк

Переночевав с дивизией, я на другое утро, 25 августа, выступил в шесть часов утра и к вечеру достиг станции Мукден. Расположив части в ближайших двух деревнях, сам со штабом по приглашению коменданта станции переночевал в вагоне на запасном пути.

Прежде чем продолжать рассказ событий, сделаю небольшое отступление, чтобы охарактеризовать начальника разъезда, прибывшего ко мне утром 21 августа на поперечный массив 131, так как во время смуты последних годов он оказался одним из видных деятелей во главе группы войск, образовавшейся на нашей северо-западной границе в 1919–1920 годах. Когда он, поднявшись на сопку, вручил мне пакет, я спросил его:

– Как ваша фамилия?

– Вольноопределяющийся старший урядник Бермонт.[167]

– Вы ранены?

– Да, в ногу, но легко.

На мое предложение пойти на перевязку, он отказался и просил разрешения поехать обратно с разъездом в штаб Сибирской казачьей дивизии, сдать мою расписку и там уже перевязаться. Я, конечно, его отпустил, и больше мы с ним на войне не встречались.

Уже в Москве в начале 1908 года, когда я командовал Гренадерским корпусом, однажды доложили: корнет Бермонт просит представиться. В корнете Бермонте я узнал бывшего вольноопределяющегося, поздравил его с производством и спросил, чем могу ему быть полезным.

Он просил меня определить его корнетом в 1-й уланский Петербургский полк,[168] что кроме меня у него нет никого, кто бы мог его рекомендовать. Хотя я видел его всего один раз, 20 августа 1904 года, но все его поведение в этот день говорило за него и потому я ему ответил:

– Я сам никогда помимо командира полка и общества офицеров никого не определяю в полк, поэтому вам надо поехать к командиру и просить о приеме, причем, если командир полка спросит, кто бы мог вас рекомендовать, разрешаю сослаться на меня.

Корнет Бермонт был принят в полк, оказался офицером средним, ничем не выдающимся, пробыл в полку с небольшим год и затем оставил службу. Командир полка доложил мне следующее: «Бермонт служил довольно исправно, но не умел уживаться с офицерами и часто ссорился то с тем, то с другим, главным образом по вине своей жены. Недавно у него произошла крупная ссора с полковым адъютантом; в порыве спора Бермонт, вместо того, чтобы потребовать удовлетворения узаконенным для офицерской среды способом, позволил себе ударить полкового адъютанта по лицу. Суд общества офицеров тотчас же приговорил обоих к удалению из полка». Это было, сколько помнится, в конце 1908 года или в самом начала 1910-го. Где он провел последующие восемь-девять лет, не знаю, но с 1918 годя он, в чине полковника, стал во главе войск, формировавшихся в Эстонии и Литве и действовавших против большевиков. С 1920 года стал именоваться Бермонт князь Авалов.

Но возвращаюсь к тогдашним событиям. На другое утро, то есть 26 августа, едва успел встать, как мне доложили, что командующей армией просит меня к себе в поезд, и я тотчас же к нему отправился.

Генерал-адъютант Куропаткин высказал мне следующее (привожу дословно):

– Я позвал вас, чтобы поблагодарить за поведение ваших войск, которые теперь все крестились в огне, и доблестно крестились. И потому я решил возложить на вас охрану левого фланга армии. Вы выдвинетесь к д. Импань (78 верст к востоку от Мукдена на берегу р. Хунь-хэ), от которой идет прямой и кратчайший путь через г. Фушун на г. Телин, и я рассчитываю, что вы этот путь отстоите и не допустите японцев выйти нам в тыл. Я знаю, что тут поблизости расположены по деревням Черноярский полк и остальная часть Бугульминского полка. Я прикажу вам вернуть вашу артиллерию, а Выборгский полк вернется к своему корпусу. Чтобы вам наглядно показать, какое придаю значение вашему отряду, я, запретив выдавать хотя бы один сухарь в войска, приказал приготовить для вас вьючный транспорт с восьмидневным запасом сухарей на восемь тысяч человек. Когда вы выступите?

– Разрешите сперва собрать части и тогда доложить о дне выступления.

– Хорошо.

Пока я был у командующего армией, штаб дивизии устроился в фанзе в районе Чембарского полка. Я никогда не становился отдельно от штаба, мне только отводился отдельный угол на кане, где, когда обстоятельства позволяли, ставилась моя походная кровать, а в большинстве, особенно в период боев, приходилось спать на каменном кане, подстилая войлок, служивший мне вместо тюфяка. Рядом со мной располагался начальник штаба и далее остальные офицеры. Мы вместе работали, вместе ели, вместе спали – и все к этому отлично привыкли.

Весь день ушел на сбор войск.

Собрав войска, я дал им 27 августа на отдых и на подготовку к походу. Явился к своему корпусному командиру в Мукден и просил о возвращении к дивизии 28-й артиллерийской бригады. Не знаю, по недоразумению или по какой другой причине, но 27 августа вместо 28-й артиллерийской бригады в мое распоряжение прибыл командир 26-й артиллерийской бригады, генерал-майор Эрис Хан Алиев с 5, 6, 7 и 8-й батареями той же бригады. Вечером я доложил командующему армией, что все налажено и что мы выступим 28-го в семь часов утра. Ввиду дурного состояния дорог рассчитываю пройти до Импани в четыре перехода, то есть буду на месте к вечеру 31 августа.