Халтурщики - Том Рэкман

— Как это ты в самолете сказал? Моя проблема в том, что я слишком романтична. Ну ладно, бывает, схлопочешь от жизни подзатыльник. Но я, честно говоря, предпочитаю настоящие чувства. А не… Понимаешь? Понимаешь, о чем я?

— Вполне.

— Ну, так вот, — говорит она.

— Так вот, — повторяет он.

Оба смеются.

И тут он нежно зовет ее:

— Иди сюда, — он наклоняется к ней через стол. И целует ее. Потом медленно выпрямляет спину, словно сам от себя этого не ожидал.

— М-да, — тянет она.

— Вот так, — добавляет он.

— Да уж.

Они поднимаются в ее номер. Эбби кидается в ванную, шепча своему отражению в зеркале: «Ты сошла с ума».

Когда она выходит, он протягивает к ней руки. Она льнет к нему, ожидая поцелуя, но он лишь крепко обнимает ее, потом блаженно выдыхает, и его объятия ослабевают. Он чуть отстраняется и смотрит ей в глаза.

— М-м-м, — тянет она, — как мне это было нужно.

— А мне как! — отвечает он.

Эбби целует Дэйва, сначала нежно, потом страстно. Слившись в поцелуе, они неуклюже движутся к кровати, спотыкаясь и хихикая. Она падает на матрас и, плюхнувшись на пульт, включает телевизор.

— Господи, прости! — восклицает она, внезапно посерьезнев.

Дэйв выключает телевизор и швыряет пульт куда подальше. Потом он расстегивает и снимает с нее рубашку. Расстегнув молнию на ее брюках, он стягивает и их. На ней остается лишь похоронный черный лифчик и голубые бабушкины трусы. Она прикрывает руками грудь и скрещивает ноги.

— Выключишь свет?

— Давай оставим ненадолго, — возражает он.

— Ты разве не будешь раздеваться?

— Не прикрывайся.

— Свет слишком яркий.

— Я хочу на тебя посмотреть, — говорит Дэйв.

— Но ты-то все еще в одежде. А я, я в этом лифчике и… — Ее смех выдает ее неуверенность в себе.

— Погоди, погоди. Не лезь пока под одеяло.

— Что это значит? Нельзя, что ли?

— Сначала у меня будет процедурный вопрос. — Тон его голоса меняется, становится холоднее. — По мелочи. — Он окидывает взглядом ее тело. И продолжает: — Скажи мне вот что, Бухгалтерия.

Услышав эту кличку, она застывает.

— Почему, — вопрошает он, — почему из всей нашей тусовки ты, Бухгалтерия, уволила именно меня? — Он ставит ногу на кровать и пристально смотрит на нее. — Ну? — требует он. — Объясняй.

Дела в газетах катились под откос.

Сотовые, видеоигры, социальные сети, порнуха в интернете, — конкурентов на рынке развлечений становилось все больше. И новые технологии не просто переманивали читателей, они меняли их. Полномасштабная печатная страница не умещалась на экране монитора, поэтому блоки информации стали меньше, новости приходилось резать на более мелкие кусочки. В интернете информация обновлялась моментально, так что заголовки, напечатанные день назад на бумаге, вызывали лишь презрение. Люди реже отдавали деньги за доступ к информации: в интернете платил лишь тот, кто хотел.

Читательская аудитория резко сократилась, рекламодатели разбежались, а убытки все росли и росли. Но платные печатные издания не хотели признать очевидного. Они ежедневно оценивали события и дайджесты всего, что творилось в мире. Газеты печатались с вечера, а продавались утром, чтобы распахнуться за завтраком перед сонными глазами. Но число глаз с каждым днем уменьшалось.

И несмотря на это все, Бойд не мог позволить отцовской газете загнуться. Однажды он ее уже спас, наняв Мильтона Бербера. Так что фокус заключался в том, чтобы подобрать хорошего руководителя. На этот раз он выбрал Кэтлин Солсон, бывшую протеже Мильтона. Кэтлин поднялась по карьерной лестнице в Риме, потом перескочила в бывшую газету Мильтона в Вашингтоне и быстро набирала обороты. Она делала репортажи из пригородов, стала членом команды Пентагона, затем — репортером национального масштаба в юго-западном регионе, а потом и редактором, и все это меньше чем за десять лет.

Но на такой высокой ступени иерархической лестницы в Вашингтоне конкуренция стала очень жесткой. Чтобы, ее фамилия попала в выходные данные газеты, ей годами пришлось бы играть в политические игры. Но можно было и пойти ва-банк, переметнувшись в газету поменьше, и использовать ее как испытательный полигон. Она отправилась в Рим на встречу с ведущими редакторами, немногочисленными представителями вымирающего вида.

Кэтлин сказала Бойду, что если он хочет взять ее на эту должность, то в газете придется произвести кардинальные перемены. Заполнить пустующие рабочие места, купить новые компьютеры, увеличить число репортеров за рубежом: нужен свой человек в Шанхае, владеющий китайским, человек с арабским на Среднем Востоке и так далее. Для истории это слишком важное время — борьба с террором, экономический рост в Азии, изменение климата — чтобы делать репортажи с пляжей о жировых отложениях у знаменитостей. «Это можно оставить и интернету», — высказалась она.

Бойд согласился, и Кэтлин снова переехала в Рим, вместе со своим вашингтонским заместителем Крейгом Мензисом.

Вскоре у нее появились поводы для беспокойства. Несмотря на обещания Бойда, в «Отт Групп» не горели желанием финансировать ее замыслы. У Кэтлин оказались подрезаны крылья — денежные вливания лишь сокращались и сокращались, сам Бойд ее игнорировал, переложив дела на подчиненных, в первую очередь на финансового директора Эбби Пиннолу, которая вообще любила помахать топором. Во-первых, она в очередной раз запретила брать на работу новых людей. Во-вторых, отменила повышение зарплат. А потом и вообще стала настаивать на сокращении штата.

Кэтлин хотела печатать газету в цвете и создать сайт, и старалась вдолбить руководству, насколько им необходимы зарубежные корреспонденты. Но совет директоров отклонял все эти просьбы. Лишь связавшись с Бойдом по частным каналам, она узнала, насколько серьезно он болен.

Это был рак, тот же самый вид, от которого умер Отт. Услышав диагноз, Бойд испытал нечто вроде гордости: у них с отцом на двоих был один общий враг. Но по мере того, как состояние ухудшалось, радужные мысли покинули его. Он кипел ненавистью к окружающим, к тем, кто незаслуженно переживет его — например, его взрослые дети, славшие ему тупые сообщения, эти идиоты вообще ничего не понимали. Но под конец его оставила даже злоба, уступив место мрачным настроениям. Все оказалось зря, по сравнению с отцовской, его жизнь была второго сорта. И уже ничего не поправишь.

За время своего правления Бойд произвел в «Отт Групп» некоторые перемены. Но компания при нем богаче не стала. Наоборот, к моменту его смерти она втрое подешевела.

И не ясно было, кто из детей Бойда мог бы занять его место. Старшего сына, Вона, вообще никто не любил; обе дочери были хоть и умные, но чересчур темпераментные; а самый младший, Оливер, был слишком слабохарактерным и отказался даже войти в правление «Отт Групп».