Несостоявшийся император Федор Алексеевич - Андрей Богданов

19 марта первым архиепископом Холмогорским и Важским стал Афанасий (знаменитый книжник). При поставлении присутствовал боярин князь И.Б. Троекуров с товарищами. 24 марта игумен Галичского Городецкого монастыря Леонтий стал первым епископом Тамбовским — под наблюдением Ю.С. Урусова с компанией царских представителей. 2 апреля первого епископа получил Воронеж — это был сам святой Митрофан. Пока он еще сподобился святости, за исполнением царского указа проследила группа И.Б. Троекурова.

Сам царь почти не мог вставать. Но он еще возвел в боярский чин будущего замечательного полководца А.С. Шеина и «пожаловал в комнату» кончившего жизнь на плахе во время Московского восстания того же 1682 г. боярина князя И.А. Хованского. 15 апреля Федор Алексеевич, как и обещал архиереям, переложил в уже изготовленный новый ковчег Ризу Господню (подарок иранского шаха). 16-го числа он в последний раз вышел из комнаты: к заутрене в Успенский собор на праздник Светлого воскресения. Двор сопровождал его в новых золотых кафтанах европейского образца.

23 апреля в палатах патриарха пировали: были даже князья В.В. Голицын и В.Д. Долгоруков. А на окраинах Москвы, собираясь «в круги» по казацкому обычаю, подхваченному в походах, кричали о невозможности терпеть «тяжелоносия» от своих полковников лучшие пехотные полки русской регулярной армии. В тот же день, сомневаясь, что можно сыскать в этом государстве правду, они договорились всем вместе бить челом на одного — самого закоренелого в злодействе — полковника Семена Грибоедова.

Люди так и не узнали, но разрядная книга беспристрастно записала, что Федор Алексеевич все же получил стрелецкую челобитную 24 апреля и указал: «Семена сослать в Тотьму, и вотчины отнять, и из полковников отставить». Это было последнее распоряжение умирающего царя. Следующая запись гласит, что «апреля в 27 день, грехов ради всего Московского государства» (так!) Федор Алексеевич умер[311].

Полковник был посажен в тюрьму и… через сутки выпущен. «Во всех полках тайно начали мыслить» о подготовке общего восстания. Известие о смерти Федора и воцарении «того ж часа» Петра означало, что многие из тех, кто в эти дни беспечно плетет интриги во дворце, вскоре полетят «с Верху» на копья и будут «в мелочь» изрублены, патриарх едва избежит смерти во время бунта староверов и чудом спасется благодаря царевне Софье. Но это уже другая история.

Современники знали, что кончина Федора Алексеевича была неразрывно связана с дворцовым переворотом, приведшим на престол юного Петра. 10-летнего мальчика посадили на трон, разумеется, не для того, чтобы он самостоятельно правил (этого и не произошло). Но кто конкретно и почему это сделал? Письменные источники об этом молчат или отвечают крайне уклончиво. Однако мы можем разобраться в деталях преступления в Кремле 27 апреля 1682 г., восстановив события по всему комплексу косвенных улик.

Эти слившиеся воедино (с разрывом, по разным данным, от 15 до 45 минут) события: подозрительная смерть мудрого и неправедное воцарение отрока, — буквально взорвали уже изобиженную царедворцами во время болезни Федора и забурлившую Москву. Судорожные попытки победителей в придворной борьбе удержать захваченную власть лишь приближали третье неизбежное событие: 15 мая 1682 г., после тщательной подготовки, все стрелецкие и солдатские полки московского гарнизона с развернутыми знаменами и барабанным боем вошли в Кремль, ведя за собой несметные толпы москвичей. «Изменники-бояре и думные люди», которые, в противность воле государя, угнетали народ и извели доброго царя, полетели из дворцовых окон на копья.

Свидетельства и документы, раскрывающие суть трех взаимосвязанных событий, составляют многие тома и по содержанию часто несопоставимы друг с другом. Изложить дело, завершившее царствование Федора Алексеевича, кратко и внятно мы можем, воспользовавшись приемом исторической реконструкции, восстановив живые картины и ход мыслей героев по всем имеющимся материалам. Эта работа значительно более трудоемка и выглядит не вполне убедительно, поскольку логика всех мыслительных операций скрыта от читателя и даже коллеги, погрузившиеся в источники той эпохи не столь глубоко, затруднились бы пройти тем же путем (тем более что многие источники впервые найдены в архивах).

Зато результат реконструкции, за честность которой автор отвечает своим добрым именем, предельно краток и нагляден. К тому же желающие всегда могут обратиться к указанным в Примечаниях исследованиям и публикациям источников, попытавшись подтвердить или опровергнуть свое впечатление от прочитанного в этой книге.

23 апреля 1682 года в Крестовой палате у патриарха Московского пировали. Неподалеку, в Теремном дворце, тихо умирал от цинги царь Федор Алексеевич. За столом, не забивая себе голову призором над ближними и дальними епархиями великого Российского государства, были все до единого, старые и новопоставленные митрополиты, архиепископы и епископы. Не слишком богатые — поелику патриарх Иоаким не терпел в подчиненных роскоши — мантии архиереев служили хорошим фоном для золотых, серебряных и цветных усыпанных драгоценностями кафтанов избранных государственных деятелей.

Влиятельнейший политический советник государя, мастер международной интриги боярин князь Василий Васильевич Голицын[312], памятуя о нелюбви патриарха к коротко стриженым волосам и бороде, держался скромно и тихо беседовал с владыками на чистом русском наречии, старательно избегая модных латинских, немецких и французских выражений. Не считая того, что на украшавшие его кафтан драгоценные камни можно было купить кавалерийский полк, старания опытного дипломата выглядеть заурядным боярином были почти успешны; одно выдавало его с головой — князь не пил водки!

Предосудительное поведение коллеги по Думе не слишком огорчало добродушного князя Владимира Дмитриевича Долгорукова. Он понимал опасность распространения столь тлетворного обычая, поелику возглавлял в свое время Кабацкий приказ — золотое дно Государевой казны. Причуда Голицына даже забавляла князя, как и склонность того блистать богатством напоказ. Сам Долгоруков держал состояние в конных заводах — и эта страсть к лошадям делала его лучшим другом царя Федора Алексеевича. Единомышленники уже добились многого: породистые кони не только разводились по всей стране — они вошли в моду, стали при дворе едва ли не главным предметом праздных разговоров, заносчивой гордости и скрытой зависти.

Третий приглашенный патриархом царедворец, окольничий Петр Тимофеевич Кондырев, получил свой чин и весьма почетную должность судьи Царицыной Мастерской палаты во многом за счет брата Ивана, величайшего специалиста по коневодству и выездке, коего взыскательный государь недаром сделал ясельничим — главою Конюшенного приказа. Пользуясь симпатией царя Федора, Петр Тимофеевич на пиру выглядел скорее как сопровождающий Долгорукова. Четвертый гость, думный дьяк Посольского приказа Емельян Игнатьевич Украинцев, как бы для равновесия держался ближе к Голицыну, который и без определенной должности был душою наиболее тайных и смелых дипломатических планов царствования.