Уездная учительница магии - Варвара Корсарова

Наконец, дверь распахнулась. Я держалась за ручку, и поэтому чуть не ввалилась внутрь, но успела вовремя отпрянуть.

В проходе, освещенный со спины, стоял сам хозяин дома.

Увидев меня, он не выказал удивления. Открыл пошире дверь, шагнул в сторону и кивнул — пригласил войти. Просить дважды ему не пришлось; я ринулась внутрь и прислонилась к стене, хватая ртом воздух.

Роберваль осмотрел меня с ног до головы — зрелище наверняка было странным и жалким, потому что его брови взметнулись вверх, а ноздри нервно дернулись.

Он заложил большие пальцы за подтяжки — Роберваль вышел ко мне по-домашнему без пиджака, рукава рубашки закатаны до локтей — еще несколько секунд безо всякого выражения смотрел на мое раскрасневшееся лицо, а потом спросил:

— Чем обязан позднему визиту?

Я помотала головой, потому что на объяснения дыхания не хватало.

— Не просто же так вы забежали поздороваться?

— За мной гнался призрак, — выдавила я. — Хотел меня заморозить, или сжечь, или порубить на кусочки. Я подвернула ногу. В вашем доме горел свет. Пришлось прийти к вам.

Редко я так переживала, как в ту минуту, когда ждала его ответных слов.

— А, призрак, понятно, — кивнул Роберваль совершенно спокойно, как будто к нему каждый день забегали на огонек перепуганные жертвы привидений. — Сегодня же Дикая ночь. Что ж, прошу. Только не шумите — все уже спят.

Я шагнула, охнула и начала падать. Ногу как будто пронзила огненная спица от пятки до самого бедра. Перед глазами замелькали красные мошки.

Роберваль придержал меня за плечо и, вероятно, только теперь понял, что дело серьезное. Без лишних слов он подхватил меня за талию и повел по коридору.

— Обопритесь на меня, — велел он.

Я послушно уцепилась за его плечо и запрыгала.

Из всех помещений в доме он привел меня на кухню. Сухое тепло ударило мне в голову. Безумный бег сначала разгорячил меня, но и высосал все силы, и теперь тело бил нешуточный озноб.

— Садитесь, Эрика.

Роберваль придвинул высокий старинный стул и усадил меня.

— Вы ранены?

— Нет. Только нога... подвернула. На ботинке отлетела подошва.

Он молча ушел вглубь кухни; загремели склянки, полилась вода.

Я огляделась.

Кухня просторная, обставленная в старинном духе. Здесь не только готовят пищу; здесь отдыхают и коротают долгие вечера. Потолок низкий, с балками. У большого очага, выложенного грубым камнем, стоит удобная скамья. Весело трещат поленья, на отполированной решетке вспыхивают отблески. Напротив — еще одна печь, чугунная, где готовят еду. Буфеты массивные, тяжелые, с витражными стеклами. В центре стол: широкий, темного дерева. Столешница припорошена мукой, лежит скалка, рядом расставлены чашки, плошки, бумажные пакеты, но кухарки не видать. На мягком стуле, тесно придвинутом к столу, сидит смешной тряпичный заяц с длинными ушами и лапами. Я улыбнулась, узнав любимую игрушку Регины — она приносила ее в школу похвастаться.

Корнелиус вернулся, поставил на пол небольшой таз с водой. Опустился на колено и споро расшнуровал мой ботинок. Закончив, осторожно потянул его, снял и взялся твердыми пальцами за мою лодыжку.

— Вы сбили ногу до крови. Нужно промыть и обработать, — сказал он. — Снимите чулок.

Он поднял голову и посмотрел мне в лицо. В его темных глазах плясали красноватые отблески пламени.

— Послушайте, не надо, я сама...

— Снимайте чулок, Эрика. Или хотите, чтобы это сделал я?

Он даже не отвернулся, когда я приподняла юбку и неловко отстегнула подвязку. Но мне было уже все равно; на меня навалилась тяжелая усталость и равнодушие.

Он все же помог мне; перехватил мои руки и стянул грязный, изорванный чулок. А потом без церемоний опустил мою ступню в таз с теплой водой — в первый момент я зашипела сквозь стиснутые зубы от боли — и начал осторожно промывать раны.

Я изо всех сил вцепилась в края стула. Корнелиус крепко держал лодыжку, чтобы я не дергалась, его пальцы скользили по подошве. Закончив, он чем-то смазал кожу и обернул ступню мягкой тканью.

Но он зачем-то подержал еще немного за щиколотку, скользнул ладонью выше, к колену. Я смотрела, как его длинные пальцы сжимают мою ногу, и в груди у меня стало жарко от его вольности. Корнелиус отпустил мою ногу и поднялся.

— Ничего страшного, — сказал он угрюмо, вытирая руки о переброшенное через плечо полотенце. — Порезы неглубокие, вывиха нет. Похромаете денек и вновь сможете бегать.

— Спа... спасибо, — выдавила я.

Стоило боли отступить, как вернулось чувство неловкости. То, что он сделал, показалось мне глубоко интимным. Даже Андреас не касался меня столь уверенно, но осторожно, с трепетом и скрытой силой. Пальцы Корнелиуса были жесткими и горячими; я до сих пор словно чувствовала их прикосновение.

Легкий сквозняк пощекотал обнаженную кожу ноги; я вздрогнула и опустила юбку.

— Не смущайтесь, — сказал Корнелиус. — Если помните, мне уже не впервой вас лечить после ваших приключений. Скоро это войдет в привычку. Подогрею вам вина со специями. Отдохнете, подкрепитесь, и расскажете, что вы там не поделили с призраком.

* * *

Он отошел к буфету, достал бутылки, пакетики со специями и медную кастрюльку; смешивал, гремел, шуршал. Поставил кастрюльку на плиту, и через пять минут вручил мне кружку, исходящую пряным паром.

— Пейте и приходите в себя, — велел Корнелиус. — Собирайтесь с мыслями.

Он отошел к столу, снял полотенце с глубокой круглой миски; оказалось, она была полна поднявшимся тестом. Корнелиус выложил тесто на широкую доску и принялся раскатывать тяжелой скалкой.

Я смотрела на него, вытаращив глаза.

— Что вы делаете?

— Хлебные лепешки со специями. Чуточку майорана, розмарина, тмина и морской соли. Не люблю хлеб из местной булочной. Слишком пышный и мягкий. В зубах вязнет.

— Вы сами готовите еду дома?!

— Только когда есть о чем подумать, — он поднял голову и посмотрел на меня с любопытством. — Меня умиротворяет это занятие. В голову приходят хорошие решения и мысли. Регине нравится моя стряпня. Но я нечасто ее балую. У нас есть кухарка. Пейте вино, Эрика. Потом угощу вас хлебом.

Он продолжил работу, больше не обращая на меня внимания.

Я замолчала, озадаченная. Ни разу не встречала обеспеченного человека, — мужчину! — который любил бы коротать досуг на кухне, с руками по локоть в муке.

Какое-то время мы молчали. Я мелкими глотками пила подогретое вино. Отблески огня золотом вспыхивали в темной жидкости. Стулья с высокой спинкой бросали на стены фантастические тени. Пахло медом, корицей, дымом, и немного — смолистым табаком Корнелиуса.