Слово в пути - Петр Вайль

Все исполнено мягкого юмора и теплоты. Из множества существующих Святых семейств это — наиболее земное, трогательное, именно что семейное. Франциск — монах-трубадур — был бы доволен работой художника-трубадура.

Главной в искусстве треченто была Сиена.

Козырей Симоне Мартини и Пьетро и Амброджо Лоренцетти не перебить никому. Если учесть уклоны Симоне: стилистически — к Франции, географически — к Неаполю и к французскому же Авиньону, то получается, что ответственность за незыблемую славу Сиены как столицы живописи xiv века возлагается на братьев Лоренцетти. Это так, оспорить невозможно и не нужно, но не отвечает на вопрос — почему Сиена?

Город был небольшой — по итальянским меркам: к началу XIV столетия примерно втрое меньше Флоренции, вчетверо-впятеро — Венеции и Неаполя. По европейским — крупный: вдвое больше Лондона. Но кто тогда считал по другим масштабам, кроме итальянских, — разве что Бургундия. На нынешний-то взгляд — население смехотворное: тысяч тридцать, московский микрорайон (через семь веков — всего вдвое больше: тысяч шестьдесят).

Кстати: вот истинный призыв к смирению и соразмерности качества. В какие-то советские времена в отчете Тульского отделения Союза писателей СССР содержалось указание на то, что прежде в Тульской области был только один писатель, а теперь — двадцать. Тот один был Лев Толстой.

Ну ладно, Сиена служила перевалочным пунктом между Северной Европой и Римом — важно, но не решающе.

Не наблюдалось бурного процветания. В одном шерстяном и ткацком производстве Флоренции работало примерно столько людей, сколько в Сиене было жителей. Владения города не выходили к морю. Экономика зависела от банковского дела и перевозок. А первейшими банкирами зарекомендовали себя венецианцы и те же флорентийцы.

Для поисков ответа стоит обратить внимание на городское устройство. Сиена конца XIII — середины XIV века — любопытнейший эксперимент демократического самоуправления.

Почти семьдесят лет (1287–1355) городом, сиенской коммуной, управлял Совет Девяти. Их избирали на девять недель, правили по неделе каждый, все жили, как положено коммунарам, вместе в здании муниципалитета — Палаццо Пубблико. По истечении срока следующий раз человека могли снова избрать лишь через двадцать месяцев. Из голосования на эти должности исключались члены пятидесяти трех самых могущественных семей (юристы тоже не могли претендовать на избрание — как в нынешнем отборе присяжных в США). Плебейская олигархия Сиены резко отличалась от патрицианской олигархии Флоренции и других современных ей итальянских городов.

Причуды правления порождали объяснимую гордость: мы такие особые, а значит — лучше нас нет. Искусство и градостроительство были сознательно политизированы более чем где-либо — как инструмент прославления города. По сей день в Сиене — самая высокая в Италии башня, Торре-дель-Манджа: 102 метра (на шесть метров выше венецианской кампаниллы Сан-Марко). Правда, она так высока еще и потому, что Палаццо Пубблико — в низине, а ратушная башня должна быть выше всех других зданий, в том числе соборной колокольни, стоявшей на холме. Когда ложишься на площади (а она поката и оттого лежать удобно), ощущая спиной теплоту нагретой тосканским солнцем мостовой, башня уносится в такую высь, что поневоле думаешь: этот ракурс тоже был задуман.

То, что центр Сиены, с красивейшей в Европе пьяццей дель Кампо, огромным веером раскинутой у подножия Палаццо Пубблико, находится в котловине, тоже способствует вящей славе города. Городские края приподняты, и стоит отправиться к какой-нибудь церкви вне овала улиц, опоясывающих главную площадь — Сан-Франческо, Санта-Мария-деи-Серви, Сан-Доменико, Сант-Агостино (все они и сами по себе заслуживают всяческого внимания), — как получаешь новый необычный ракурс. Сиена подает себя многообразно.

К тому времени, когда в 1340 году Амброджо Лоренцетти заканчивал свою роспись в мэрии, сиенские власти решили строить новый кафедрал, от которого остался только впечатляющий фасад. То есть у них уже была самая высокая башня, самая просторная в Италии площадь, самый внушительный алтарь (Дуччо ди Буонинсенья, сейчас — в Музее собора), самая большая больница (Санта-Мария-делла-Скала). Взялись за величайший храм — не закончили, правда. В 1347 году замостили по-новому главную площадь города — пьяццу дель Кампо. Сейчас она выложена паркетной кирпичной елочкой и оттого еще больше напоминает парадную бальную залу.

Кто же мог знать, что уже на следующий — 1348-й — год разразится страшная эпидемия чумы, которая унесет жизни тысяч, в том числе братьев Лоренцетти, и поставит точку с запятой в сиенской живописи.

Потом были Бартоло ди Фреди, Таддео ди Бартоло, Сано ди Пьетро, Джованни ди Паоло, Маттео ди Джованни, Доменико ди Бартоло, Франческо ди Джорджо Мартини и последний великий сиенец — Сассетта. Но они все уже существовали на фоне других итальянских достижений — не хуже, а часто и лучше. В лидеры Сиена больше не выходила.

Что до первой половины XIV века, надо еще учесть, что менее десяти процентов сиенской живописи уцелело. Девять десятых исчезли! У одного только Амброджо Лоренцетти утрачены минимум шесть фресковых циклов — это те, которые зафиксированы документально.

Художественная самодостаточность города ощущается и сегодня, причем каким-то даже обидным образом. За углом от нашего места обитания на виа Сталлореджи (во время последнего из приездов в Сиену) — небольшая церковь Сан-Пьетро. Придя туда рано утром, я просидел всю службу, потом пошел вдоль стен: там пять (!) панелей Амброджо Лоренцетти — Мария с Младенцем, святой Павел, святая Екатерина Александрийская, архангел Михаил, святой Петр. Подошел с дополнительными вопросами к молодому священнику, а в ответ: «Лоренцетти? Да, может, и Лоренцетти».

Не понимаешь, возмущаться или умиляться. В немыслимом обилии итальянских сокровищ их хозяевам немудрено приобрести известное равнодушие: ну, Лоренцетти. Работал бы этот парень в Сотбис.

Вот еще: замкнутость Сиены. Что почти невероятно, учитывая географию: в двух шагах — Флоренция, Пиза, Лукка, Ареццо, Кортона, Сан-Джиминьяно. Но при всей общности, тосканской и итальянской, — удивительное сиенство. Эта спесь распространяется и на новоприбывших, вроде владелицы овощной лавки, где мы покупали помидоры и инжир, Галины из Иркутска, которая живет здесь с середины 90-х и даже артишоки, если они не сиенские, не считает за овощ. Что уж говорить о коренных жителях. Взять хоть их непонятное нормальному гурману пристрастие к своей особой пасте — pici: толстые спагетти, видом и часто вкусом напоминающие электрический шнур. Впрочем, за исключением этой слабости, еда в Сиене хороша, как во всей Тоскане: провинция уступит по кулинарной части одной Эмилии-Романье и поделит призовые места с Ломбардией и Лацио. В сиенских ресторанах, например, очень неплоха широкая паста с соусами из кабана или зайца. Надо только следить, чтобы кабанятина (cinghiale) и зайчатина (lepre) были свежими, а не размороженными (surgelato). Достойные заведения сами указывают такой недостаток специальными пометками в меню, если пометок нет — надо спрашивать.