Орест и сын - Елена Семеновна Чижова

я вам колба-аски принесла. Вы мне конфетку, а я вам — колба-аски… — Инна тянула елейным голосом.

Тараканьи пальцы вылезли из щели и потянулись к колбасе.

— Цепочку сбросьте — тогда дам, — Инна развернула бумагу. — А еще хлебушка, целую буханку…

За дверью кряхтело и крякало.

— Давай! — Инна пихнула Чибиса. Он вцепился в створку и рванул на себя. Дверь распахнулась. — Всё, — она завернула колбасу. — Пошли.

В глубине квартиры семенили тараканьи шаги. Под чучельной полкой что-то шевелилось.

— Эй вы! Выходите! — Инна окликнула и потянулась к выключателю. Два рожка протекли грязноватым светом. Она стояла, не сводя глаз с Таракана. — Ну, что я говорила! Вот: теперь смотри.

Чибис стоял, оглядывая пустую стену.

Инна обернулась. Там, где висели фотографии, остались белесые пятна.

Таракан вылез и встал у притолоки.

— Я пришел… — Чибис заговорил тихо и вежливо, стараясь поймать пустые тараканьи зрачки. — Узнать про моего деда. Мой дед погиб. Отец говорил: на войне. Но я… — Чибис замолчал.

— Неизвестно, ничего неизвестно, — Таракан бубнил монотонно. Инна развернула бумагу, открывая колбасный срез. Таракан сглотнул: — Передачи запрещены. Не положено! — гаркнул пьяным голосом, как сорвался с цепи.

Инна подошла к полке и сняла собачью голову. Стояла, взвешивая в руке. Колбаса, завернутая в бумагу, лежала на столе.

Таракан метнулся и ухватил обеими руками:

— Целую… целую не положено… — под тараканьими лапами плясало мелкое крошево. Он кидал в рот и перетирал голыми деснами. Губы лоснились от жира. Кадык дергался. Чибис слышал едкую вонь.

— Ну, еще чего принесли? Деду-то передать… А, внучки? — Таракан подмигнул довольным глазом.

— Пожрет — протрезвеет, — Инна шепнула Чибису и полезла в сумку.

Таракан ухватил буханку обеими руками. Крякнул, пытаясь разломить пополам:

— Круглый пло-охо… Корка жесткая, — он выдохнул. — С кирпичиками сподручнее…

— Давайте, я разрежу, — Инна взяла нож. Отрезала и протянула горбушку.

— Ну? — тараканьи пальцы ковырялись в мякише. — Чего ему там не хватает? На том-то свете: сала, мяса? А мы ему налепим!

— Не знаю, — Чибис ответил тихо. — Наверное, книг.

— Вообще-то запрещено, но покойникам — можно, — Таракан размял шарик и закинул в рот. Сглотнул, прислушиваясь. — Эх, бля, желчью пошла!

Пьяная поволока сходила с засаленных глаз. Он икнул и отложил пустую корку.

Инна отрезала новую горбушку.

Вырывая куски мякиша, Таракан закладывал в рот. После него оставались пустые корки.

— Расстреляли твоего деда, — покончив с хлебом, он откинулся на стуле.

— Но я… — Чибисовы глаза вспухли и стали красноватыми. — За что?.. Он же ученый, химик…

— И-и-и! — Таракан навалился на столешницу, приминая ее кулаками. — Ученый… Неученый. Власти, небось, виднее… Деду вашему еще повезло-о: внуки, вишь, остались… правнуки народятся…

Пустые хлебные корки покачивались у края стола. В них лежали человечки, невидные с Чибисова берега. Покачавшись на невской зыби, маленькие лодки тронулись к заливу. Обойный узор, похожий на водоросли, выстилал речное дно.

Чибис сжимал и разжимал пальцы:

— Есть… такое общество… Тайное… Или — было, я точно не знаю. Каменщики, хотели найти правду. Не только для себя — для всех…

— Тайное?.. — Таракан сморщился деловито. — Было. Расстреляли, — он махнул рукой.

— Всех? — Инна смотрела на пустую стену.

— Ну ясно, — Таракан подтвердил.

— А эти… которые на стене… И дед мой. Это они — каменщики?

— Кто ж его знает… — Таракан задумался. — Может, кого и в каменщики, а может, и так — лопатой махать. Строили мно-ого, — он тянул. — Все-ем хватало.

— А среди них… — Чибис потер взмокшие ладони, — среди них были мастера?

— Бригадиры, что ли? — Таракан переспросил понятливо. — Были, как же — не было… Нельзя без бригадиров…

Инна оттопырила большой палец и ткнула в стену:

— Куда вы их дели?

— В расход, — он осклабился довольно. — Спалил. Пустил красным петухом.

— Если это правда, — Инна заговорила тихо, — значит, вы можете показать мне пепел. Ну?!

Пахло хлебом и лежалой пылью.

— Врете вы всё, — она топнула ногой. — Спрятали и врете.

Уткнувшись в столешницу, Таракан молчал.

— Ах так! — Инна встала. — Тогда я сама. И ничего вы со мной не сделаете. Ты, — она обернулась к Чибису, — хотел быть свидетелем? Вот и будь.

Линялые штаны и рубахи валялись на полу. Покончив со шкафом, она взялась за буфет.

Буфет, стоявший по правой стенке, был огромный, как собор. Витые колонны, изрезанные виноградными листьями, опирались на мраморную полку. Инна распахивала дверцы: бутылки, заткнутые марлевыми пробками, бумажные пакеты, склянки из-под лекарств.

— Фу-у! — она открыла пакет и скривилась. — Жучки какие-то. Гадость… Ведро тащи, — приказала Чибису.

Он кинулся исполнять. Безобразный обыск, который она затеяла, превращался в обыкновенную уборку.

Крупа хрустела под ногами. Таракан прислушивался тревожно.

— Всё — на помойку, — она взялась за склянки. Забирая в горсть, швыряла в ведро. Пузырьки звякали. — Ну вот… — откинула выбившиеся пряди. — Можешь тащить.

Чибис взялся за дужку и поднял.

Таракан подобрался сбоку и