Женщина-зима - Алина Знаменская

Семен молча вытащил из коробки широкий плоский монитор на ножке, осторожно распаковал процессор.

— Куда поставить хочешь?

— Да к Таньке в комнату. Приедет скоро.

— А…

Семен перетащил процессор в комнату к дочери, долго сосредоточенно возился с проводками. Любава знала — он шел ругаться. Ревность и злость кипели в нем, она расшевелила в муже инстинкт собственника. Но чтобы не выглядеть смешным, он не пришел разбираться вчера, сразу после закрытия. Наверняка приходил вечером ко двору — взглянуть, здесь ли машина Доброва.

А утром, улизнув от спящей жены, пришел разбираться.

А все пошло по-другому. Пока Семен возился с компьютером, Любава быстро настругала салат с редиской и сделала глазунью, как любил Семен. Поднялась наверх. Монитор хвалился свежестью красок и четкостью, даже какой-то сочностью изображения.

— Вот Танюха-то запрыгает! — воскликнула Любава и добавила: — Она ведь не одна приедет.

— С подружкой? — поинтересовался Семен.

— Какое там, Сема! С кавалером…

И она грустно посмотрела на мужа. Ей в глаза бросились его «подглазины», пустыми мешочками собранные вокруг глаз, новая порция седины справа. Скулы его покраснели от услышанной новости. Она-то переварила Танюхину новость, а он — нет. И ей было немножко жаль его.

— Как — с кавалером? Замуж, что ли, собралась?

— А кто знает? По крайней мере показать везет… отцу с матерью. А вот у Карповых и показать не показала. Взяла и укатила к милому в Уренгой.

— Нет! И ты об этом так спокойно говоришь? — разошелся Семен.

Вскочил, заходил по маленькой Танюхиной светелке, краснея и злясь. Любава грустно наблюдала за ним. Ей хотелось взять Семена за руки, усадить рядом, успокоить. Вот ведь как — Танюха далеко, про развод родителей не знает. Взяла и связала их потихоньку тонкой веревочкой. Непрочная эта веревочка, ох непрочная!

— И как ты их поселишь? — уставился он на нее. — Вместе, что ли?

— А нашу кровать отдам, — не сплоховала Любава. — Зачем она теперь мне одной?

Она пошутила, но Семен не воспринял это как шутку. Он просто посерел лицом, на лбу выступила испарина.

— Не успела школу закончить, мать твою! И чё теперь? И как? И куда она? А он кто? Он-то откуда? Родители кто?

— Вот и спросишь, когда приедут.

Семен сглотнул, словно пытаясь проглотить то, что она ему сейчас сказала.

— Они что, спят уже? — с безнадегой в голосе спросил он и жалкими глазами уставился на Любаву. Она даже растерялась немного от такой его заинтересованности.

— Да не знаю я, — вздохнула она.

Бессонная ночь наложила на нее тень усталости. Ее всегдашний пыл куда-то исчез. Выглядела она покорной судьбе и немного даже заторможенной от усталости. Это состояние, нехарактерное для Любавы, насторожило Семена. Недоумевал он, глядя на бывшую жену.

— Пойдем лучше завтракать. — Она поднялась с дочкиной кровати. — Я глазунью сделала. С перцем, как ты любишь.

— Да нет, идти надо, — замялся Семен. К совместному завтраку он не готовился. Только сейчас почувствовал, что размяк, поддавшись настрою Любавы, расслабился и готов позволить увести себя в любую сторону.

— Пойдем, — повторила Любава, не глядя на него. — Ты разве не помнишь, какой сегодня день?

— День? Какой?

Он покорно спускался за Любавой на первый этаж, на кухню, добросовестно пытаясь вспомнить, какой же сегодня день. День свадьбы? Нет, свадьбу играли в сентябре, когда было полно арбузов и мясистых розовых помидоров. У Любавиных родителей даже виноград в тот год уродился. Родня из Волгограда привезла персиков. Нет, свадьба у них была в сентябре.

Познакомились они зимой, под Новый год, в Завидове на танцах. Потом ходили кататься на санках с горы, и Любава обморозила щеку. Он грел ее, эту щеку, и они первый раз поцеловались…

Пока он вспоминал, Любава достала графинчик с водкой и две рюмки. Семен с некоторым недоумением наблюдал за ее действиями.

— Садись Он придвинулся к столу, взял стопку с водкой.

— Сегодня нашему Степочке исполнилось бы двадцать восемь дет.

Любава улыбнулась, а лицо Семена дрогнуло и искривилось. Он залпом выпил водку и уставился в окно.

Вот оно что… А он забыл. Он давным-давно забыл, что в летний день когда-то Любава родила ему сына, который не прожил и двух часов. Какие-то трудности возникли при родах, ребенок умер. Они были тогда совсем молодые, глупые. Семен хорошо помнил свое состояние — он был растерян и не знал, насколько близко к сердцу приняла это горе его молодая жена. Но — догадывался. Врачи не хотели отдавать ему тело ребенка. Говорили, что не положено, что таких детей хоронят как-то по-особенному, не на кладбище. Но он уперся как баран и требовал, чтобы ребенка выдали. Почему он так уперся, он сейчас не знает. Скорее всего потому, что должен был что-то сделать для Любавы, а больше ничего сделать не мог. Так вот, пока Любава, потерявшая много крови, восстанавливала свои силы в больнице, он с каким-то отупелым упорством занимался похоронами новорожденного. Заказал настоящий гробик, сам вырыл могилку на деревенском кладбище. Кузнец выковал ему оградку с крохотными ангелочками по углам. Все сделал, как полагается. И когда Любава вышла из больницы, то стала ходить на эту могилку. Плакать. Долго ходила к Степочке. Каждый год, в день рождения и смерти, носила туда живые цветы. Каждый год, пока не родилась Танюха.

— Когда ты ушел, Сема, я на могилку к Степочке ездила. Поплачу, вроде легче станет… — с сухими глазами, глядя мимо Семена, говорила Любава. — Ты молодец, что не отдал его врачам. Она мне, эта могилка, так нужна была…

Тут Семен не выдержал. Он скривился. Замычал что-то, изо всех сил сдерживая слезы, и, уронив табуретку, вылетел в сени. Там, как от физической боли, завертелся на месте, что-то силясь сказать. Но Любава знала — нет таких слов, чтобы выразить это. Да и не нужны они, слова…

Она и сама забыла уже этот день. И несколько лет не была на могилке, поминала не всегда. Закрутилась с этим бизнесом. А сегодня словно он сам, ангелочек, прилетел к ним, почувствовал, что нужен здесь.

Семен вышел во двор, Любава не пошла за ним. Она стояла в сенях и через неплотную сетку тюля видела, как он мечется по двору, борясь со слезами, пытается закурить, но зажигалка не хочет вспыхивать, а спички ломаются.

На что это было похоже? Словно проснувшаяся душа требовательно предъявила права своему здоровому эгоистичному телу.

Любава вернулась к себе, накрылась одеялом и уснула, зная, что добавить к этому разговору ей нечего.

Полина обегала все места, где можно было найти сына. Сначала она решила, что, получив деньги, Тимоха выпил с ребятами и постеснялся прийти домой пьяный. Она сбегала в овраг, туда, где раньше ее сын вместе с мальчишками устраивал шалаши. Потом побежала в школьные мастерские, нашла там Петьку, который как ни в чем не бывало красил оконную раму — отрабатывал положенную школой трудовую повинность.