Рин - Анастасия Бьёрн

Трой всё продумал. Он готовит базу для наступления. Он готовит себе единомышленников. Единомышленников, состоящих из профессиональных убийц.

И в этот момент до меня, наконец, дошло…

В Мире После есть два столпа, на котором держится вся система защиты: это законники и наёмники. Законники – псы Централи, численность около нескольких тысяч, все проживают на территории Города, Который Выстоял, покидая его границы только по приказу Исполнительной Власти, делятся на две ветви: патруль и разведкорпус. И наёмники – свободные бойцы, готовые защищать частный сектор за деньги; наёмники могут быть как деревенскими, так и жителями Централи (что бывает намного реже). Так вот, Трой решил не ограничиваться половиной законников. «Просто, как выяснилось, у нас с ним немало общих интересов» – такими были слова Дамаса, когда он решил не рассказывать мне о скверне по просьбе метиса.

Трой работает над подключением наёмников к своему плану по перевороту в Централи.

Я и сама не заметила, как начала наматывать круги по комнате. В моей голове зрели мысли, как грозди винограда – одна за другой… я думала, анализировала, сопоставляла: делала всё, чего так ждал от меня Трой. Он намеренно выводил меня из себя с самого начала: он хотел пробиться к моим эмоциям, которые я так тщательно прятала уже больше пяти лет. Когда ты скрываешься от Централи, когда все силы вкладываешь в борьбу с Грешниками или побеги от Теней, ты волей-не волей отключаешь всё, что может тебе помешать. Всё, включая собственную совесть.

С совестью не побегаешь по лесам, игнорируя крики о помощи тех, кто через пять минут превратится в Грешников. Совесть не поможет тебе тащить на себе тело раненного мужчины, истекающего кровью, из мясорубки, устроенной его женой, сошедшей с ума после прихода Теней. Да, бывали и такие: не тихие-мирные, как в Восьмерке, а буйные и агрессивные, не разбирающие ничего на своем пути…

В Мире После можно было выжить лишь тогда, когда ты смиришься с мыслью, что ты – один против всех. И никто тебе не поможет.

Вот такие выживают в мире после Великого Разрушения.

И только здесь, в защите и под крышей, в не забитую проблемой выживания голову, могла прийти мысль о перевороте. Трой прав: как только человек останавливается и перестаёт думать о том, как ему выжить, – он начинает задаваться вопросами. И теперь я не могла сказать, за что я ненавидела его больше: за то, что он намеренно выбил меня из состояния покоя, в котором я пребывала до встречи с ним, или за то, что он пробудил мои чувства лишь для того, чтобы я смогла, наконец, прозреть.

Сердце снова заныло, а я почувствовала себя раненным зверем.

Хотелось кричать, бежать, метать кинжалы или стоять под кипятком. Я не могла находиться на одном месте.

Как сложно было чувствовать.

О, я всё готова была отдать за то, чтобы вновь вернуть прежнюю себя – но слишком хорошо понимала, что это невозможно.

Я пересекла комнату и вышла в коридор.

Как мне хотелось, чтобы за моей спиной была непробиваемая стена, чтобы мне не приходилось проходить всё это в одиночку… Но нет. Я не только одна, я ещё и с неразделёнными чувствами. И, кажется, с разбитым сердцем – но я в этом не уверена, поскольку до этого момента вообще сомневалась в его существовании. Точнее, я была в курсе, что, как таковой, орган присутствует в моем теле, – но я была уверена, что «полюбить», как в книжках, которые мне тайно давали читать мои приёмные родители, я не смогу.

Какие убогие мысли…

Я вышла на улицу. На дворе уже было темно; свежий воздух остудил горячее тело и пылающие щеки. Мне было стыдно за себя – за то, какой я стала. Мне казалось, я была сильнее, когда пришла сюда. И дело не в физической подготовке, которая заметно улучшилась меньше чем за месяц, проведённый в отряде демонов, а дело в стальной броне, которую я имела за стенами – и которой лишилась здесь.

Проваляться целый день в постели из-за… стресса? Подцепить лихорадку из-за негромкого «не знаю» – в ответ на свой вопрос?

Где же хвалёная сила истинных чувств? Или мне чего-то не рассказали о великой и могучей, способной-свернуть-горы Любви?

Нет, конечно я понимала, что свалил меня не столько стресс, сколько нервное истощение от сильных нагрузок и недосыпа. Но психическое расстройство стало последней каплей для моего ослабшего организма. Мой щит рухнул – а вместе с ним ушла и опора из-под ног. Теперь я ощущала себя невероятно голой и беззащитной… даже полностью экипированная и с кинжалами в руках.

Через несколько десятков минут я поймала себя на мысли, что меряю шагами площадь полигона. От этого стало ещё хуже. Мне нужно было высказаться… да, мне необходимо было поговорить хоть с кем-то. Или не поговорить, а просто ощутить чью-то поддержку; так уже было больше пяти лет назад – когда я бежала из лаборатории, понимая, что мои приёмные родители, которых я успела полюбить, как родных, мертвы… когда я покидала то здание, и понимала, что мне просто некому рассказать о том, что со мной произошло – более того, я не могу рассказать об этом никому. То есть – вообще никому. И отныне со своим секретом я одна против всего мира.

И именно в тот момент, испуганная, загнанная, но не сломленная, я встретила Дамаса.

Я резко остановилась. А затем ноги сами понесли меня. Через полигон, по внутренней территории базы к его дальней части – корпусу наёмников. Время было позднее, скорее всего, мужчины уже разошлись по своим спальням – я не обращала внимания, есть ли кто в коридорах здания, когда шла к его комнате. Когда оказалась перед дверью, остановилась на мгновение, а затем вошла без стука.

Дамас лежал на кровати, закинув руку под голову, и что-то читал. Но, увидев меня, а точнее, ту меня, которая вошла в его комнату, наёмник резко поднялся и сделал шаг навстречу. Больше мне было и не нужно. Я вошла в его объятия так естественно и так легко, словно это было чем-то таким… обычным и таким нормальным. Меня тут же со всех сторон окружило тепло, а сознание, наконец, смогло расслабиться.

Мы не говорили друг с другом, мы просто молча стояли, наслаждаясь этим ощущением, поглощая его каждой клеточкой своего тела… Потом без всяких слов Дамас поднял меня на руки и уложил на постель, а сам лёг рядом, не делая ничего – просто согревая меня своим теплом. И я смогла дать волю своим чувствам… Не знаю, когда я начала плакать. Моё тело не сотрясали рыдания, я не билась в конвульсиях и не испытывала проблем с поступлением кислорода в лёгкие: я просто молча лежала, чувствуя, как по лицу текут слезы, и не делая попыток их остановить. В какой-то момент они остановились сами… и тогда я продолжила лежать, ощущая тело взрослого и опытного в любви мужчины за своей спиной. Мы могли бы заняться сексом, и оба бы получили от этого удовольствие – но это не то, за чем я пришла. И, кажется, Дамас понял меня без всяких слов. Он был очень умным мужчиной… и, лежа рядом с ним, я осознала, чего себя лишила. Какого защитника я предпочла не замечать, медленно замыкаясь в себе… А ещё поняла одну вещь – нам с ним не обязательно доказывать друг другу свою верность или преданность. Мы как-то незаметно стали друзьями, способными понимать молча.