Ловушка - Алексей Николаевич Загуляев

пропофолом. Это своего рода анестетик такой. Зацепились за что-то. И сегодня уже на основе этого самого пропофола смогли синтезировать некое лекарство, достигающее заявленной цели пусть не на сто, но на девяносто процентов точно. Правда, всё равно это лекарство пока экспериментальное. Но наверняка где-то уже используется. И название его вам вряд ли кто-то подскажет. Однако оно есть — это я могу утверждать точно. Это жидкость, которая вводится тончайшей иглой через затылок напрямую в гиппокамп. Вы пейте кофе-то. А то остынет.

— Да-да. — Черепанов слушал чуть не с открытым ртом. — Спасибо. Это я у правильного человека спросил.

— Это как-то связано с вашим делом? — поинтересовался Ломов.

— Думаю, самым прямым образом. И если это так, то я знаю человека, который знает название этого засекреченного лекарства.

— Вот как? Это интересно. И я рад, что сумел вам помочь.

— Твоя информация, Василий, просто бесценна.

***

Когда Черепанов привёз Полину домой, у неё хватило сил только принять душ. Мысли в голове смешались окончательно. Уверения Егора Сергеевича в том, что Вадим жив и скрывается где-то, повергли её в ужас. Если бы он был мёртв и она имела бы к этому какое-то отношение, всё выглядело бы в её представлении логично. Но теперь и без того хрупкая картина её мира окончательно развалилась. И желанием собирать пазлы по-новой Полина не горела. Если бы Вадиму требовалась её помощь — это ещё куда ни шло. Она помогла бы ему и выяснила всё до конца. Но он не выходил с ней на связь. А гипноз Дарьи и зловещие звонки с числами говорили о том, что Вадим, напротив, встреч с ней не ищет и, более того, хочет избавиться от неё.

Полина уснула сразу, как только голова её коснулась подушки. И снова она видела свою бабушку. Только на этот раз та не грозила ей пальцем и не призывала спасать супруга. Наоборот, гладила её по голове и пела странную колыбельную о том, что ночь уже близится к концу и скоро явится ангел, который откроет ей самый главный секрет. Нужно только потерпеть двадцать минут. Раз, два, три, четыре, пять…

Полина открыла глаза и увидела перед собой склонённый силуэт человека. Она продолжает спать? Или это уже реальность? Тот прикрыл ей рот какой-то вонючей тряпкой — и она потеряла сознание.

Очнулась она в незнакомой, едва освещённой комнате с голыми, из красного кирпича стенами. Комната была небольшая, пять на пять, без мебели. Повсюду лишь вентиляционные короба и трубы отопительной системы. Слева — запертая железная дверь. На Полине спортивный костюм, в котором она обычно бегала по выходным в парке. Сидела она на старом, покрытом жёлтыми пятнами мате, пристёгнутая к трубе наручниками. Напротив, в другом углу помещения, тоже прикованный одной рукой к стояку, склонив заросшее бородой лицо на грудь, расположился мужчина. Он приподнял голову — и Полина с трудом, но всё же узнала Вадима.

— Вадим?! — воскликнула она, чувствуя, что язык её едва шевелится.

Мужчина закачался всем телом, потом дёрнулся, звякнув наручниками по железу.

— С добрым утром, — голос Вадима Полина с трудом узнала.

— Вадим, где мы? Что происходит? Это я, Полина.

— Я понимаю, что ты. — Вадим на секунду перестал раскачиваться. — Я всё утро смотрю на тебя. Ха-ха-ха. Ты думаешь, я не в своём уме? Что ты тут вообще делаешь?

— Это ты мне объясни. Я же похоронила тебя. Что всё это значит? Зачем ты устроил эту аварию? Куда мы ехали? И кто такая Дарья?

— Дарья? — Вадим почти зарычал и снова начал раскачиваться. — Сучка. Это она всё устроила. Если бы не она, мы с тобой просто уехали бы из города. Улетели бы хоть в Париж. Сколько я уже здесь? Ты знаешь сколько я уже здесь?

— С той аварии прошло почти два месяца.

— Два?! — воскликнул Вадим. — Он меня умори́т. Я сдохну здесь. И ты теперь сдохнешь. Вместе сдохнем, так и не увидев Парижа.

— Кто он? О ком ты говоришь?

— Дьявол. Другого имени у него нет. Дьявол. Я даже не знаю, что ему от меня нужно.

— Хорошо. Пусть дьявол. Расскажи мне об аварии. Мы во всём разберёмся.

— Как же, — снова усмехнулся Вадим. — Разберёмся. Не об аварии теперь думать надо.

— И всё же, — настаивала Полина. — Расскажи мне о ней.

— Расскажу. Времени у нас много. А ты правда не помнишь ничего?

— Не помню. Вернее, помню. Но это неправильные воспоминания. Не мои.

— Да, да, да, — затараторил Вадим. — Она умеет влезать в мозги. Понимаешь? Умеет. Она и мне вывернула их наизнанку. Авария… Мне поручили взять интервью у одного типа. Может быть, помнишь, я тогда поздно ночью вернулся домой сам не свой.

— Это припоминаю.

— Вот. Директор какой-то строительной кампании. «Кровля», кажется. Дебильное название. Мне позвонили, что он сейчас на объекте и подъехать я могу прямо туда, потому что он занятой человек и времени другого не будет. Я поехал. Взял интервью. Ничего особенного. Обычная моя работа, никакого подтекста. — Вадим закашлял и долго не мог унять приступ.

— Чисто реклама в нашем местном издании, — снова через минуту продолжил он. — А затемно уже было, когда я пошёл назад, к машине. Объект большой. Недостроенные корпуса́, котлованы, техники везде понаставлено и навалено строительных материалов. Заблудился я, в общем. Забрёл не туда. Дорогу уже еле видно. И передо мной, вижу, площадка, недавно, судя по всему, забетонированная. Потому что бетон блестит в последних лучах солнца. У тебя сигарет нет?

— Откуда? Я же не курю.

— Ну да. Хреново. — Вадим снова закашлял.

Полина, стараясь сохранять спокойствие, молча дождалась, когда он снова продолжит:

— Смотрю — и глазам своим не верю. Посреди этой площадки из бетона рука человеческая торчит. Протираю глаза — не мерещится, точно рука. Волосы на голове дыбом. Не знаю что делать. То ли вернуться и сказать, что там несчастный случай, то ли… Да какой ещё случай. Понимаю, что не случай это никакой и далеко не несчастный. Замуровали человека живьём. Сама знаешь, как это бывает. Влип. Понимаю, что влип и надо ноги отсюда делать. Разворачиваюсь — а передо мной метрах в десяти этот самый директор стоит и зловеще так улыбается. Молчит и улыбается. И всё как бы меж нами ясно стало в секунду. Поняли мы друг друга без лишних слов. Я боком-боком — и как рвану прочь. А он только всё смотрит и улыбается. Снилось мне потом это неделю. Испугался я не на шутку, только что в штаны не наделал. Приехал домой и