Двуликий демон Мара. Смерть в любви - Дэн Симмонс

Над всей линией фронта висит тяжелый смрад смерти и разложения, моя новая форма уже пропиталась этим запахом. Он постоянно преследует, и привыкнуть полностью невозможно, если верить словам моих товарищей из 34-й дивизии, которые находятся на передовых позициях с самого времени, как сменили здесь французов. Само собой, в непосредственной близости от воронок с трупами и усеянного мертвыми телами проволочного заграждения вонь стояла совсем уже невыносимая.

Наши похоронные команды осторожно продвигались вперед при мерцающих вспышках сигнальных ракет Вери и полыхающих зарницах артиллерийских залпов. Ни германские орудия, ни наши не ослабили огня после дневного боя (мы потеряли тринадцать человек, только пока преодолевали милю пути от гряды Тара-Усна до ходов сообщения к окопам), и все преимущество над снайперами, которое давала нам темнота, казалось, сводил на нет усиленный ночной артобстрел.

Количество трупов на проволочном заграждении на одном только нашем маленьком участке передовой линии исчислялось сотнями, и я через сержантов отдал приказ сосредоточить все усилия на них, не трогая мертвецов в воронках и бывших германских траншеях. Разумеется, наряду с англичанами там полегли и сотни немцев, и мы с двумя другими лейтенантами решили, что отсортировать тела вражеских солдат будет проще при свете дня.

Действовала каждая похоронная команда просто: одни стаскивали мертвецов с колючей спирали, зачастую оставляя на ней вырванные куски мяса, другие снимали с них персональные медальоны, третьи относили трупы на носилках к огромной воронке, а четвертые собирали винтовки и прочие предметы вооружения и амуниции. Потом тела просто сбрасывали в воронку, без поминальной службы или прощального слова. При красном свете сигнальных ракет я смотрел, как мертвые солдаты (с иными из них, вполне возможно, я встречался на минувшей неделе, когда осуществлял связь с 34-й дивизией) медленно, почти комично скатываются по раскисшему в слякоть откосу воронки в дождливой темноте. Никаких попыток опознать убитых не предпринималось. Данные с персональных медальонов будут прочитаны позже. Затем будут составлены и отправлены надлежащие письма.

Тела скатываются вниз очень, очень медленно и чаще всего тонут в вязкой жидкой грязи, еще не достигнув ядовитого зеленого озерца сжиженного газа и гнили на дне воронки. Пока я смотрел, снаряд разорвался на самом краю воронки, где шестеро рядовых снимали с носилок трупы, и куски тел — недавно живых и давно мертвых — взлетели над голодной пастью ямы. Двоих раненых потащили к полевому лазарету — не знаю, нашли ли они лазарет, — а изуродованные останки их товарищей (по крайней мере все найденные) просто скинули туда же, куда всего пару минут назад эти парни сами сбрасывали трупы.

Нам приказано занять передовые окопы, теперь превратившиеся в массовые могилы.

Звенят лопаты, углубляя ров.

Повсюду трупы. Непотребен вид

Раскинутых зеленых ног в ботинках

И полусгнивших голых ягодиц;

И тел на слякотной земле, похожих

На втоптанные в грязь полупустые

Мешки с песком; и слипшихся волос

На головах, лежащих в вязкой жиже.[4]

Но должен объяснить, почему начал новый, секретный дневник.

Я знаю, что погибну здесь, на Сомме. Уверен.

И теперь знаю, что я — трус.

Последние несколько месяцев, когда проходил военное обучение в Окси-ле-Шато, и еще раньше, когда моя часть квартировала в Анкаме, я подозревал, что мои поэтические наклонности и чувствительные нервы свидетельствуют о недостатке мужества. Всячески успокаивал себя: мол, просто зеленый новичок, и это обычный мандраж, естественный страх необстрелянного субалтерна, впервые оказавшегося на фронте.

Но теперь знаю точно.

Я трус. Страстно хочу жить и решительно не готов умереть ни за короля, ни за Англию, ни даже ради спасения родного дома, семьи и западной цивилизации от боша-поработителя.

Ближе к рассвету я отправил назад последнюю похоронную команду — сержанта Джоветта, капрала Ньюи и нескольких парнишек, которые прежде работали в магазине У. Х. Смита и все вместе вступили в армию, — и попытался найти дорогу к штабу батальона по лабиринту неглубоких ходов сообщения. Любое путешествие по этим бесконечным зигзагообразным рвам, изрезавшим сырую землю, может занять совершенно несуразное количество времени. На прошлой неделе чуть не заблудился, разыскивая штаб 34-й дивизии, и потратил почти час на путь в несколько сотен ярдов по прямой.

А сегодня утром я заблудился безнадежно, окончательно и бесповоротно. Причем в одиночку. В конце концов сообразил, что извилистые траншеи, по которым иду, заметно глубже любых британских, когда-либо мной виденных, что указатели на пересечениях и развилках рвов (разобрать надписи при тусклом свете сигнальных ракет не представлялось возможным, а зажигать свою траншейную зажигалку я не собирался) явно написаны фрактурой и что на трупах, между которыми пробираюсь, надеты более высокие башмаки и более островерхие каски, чем у мертвых англичан. Тогда я решил, что случайно забрел в немецкий сектор окопов, взятых совсем недавно и еще не занятых боевым порядком для отражения наших контратак.

Я сел и стал ждать рассвета. Лишь через несколько минут осознал, что прямо напротив сидит под дождем человек с мертвенно-бледным лицом и пристально смотрит на меня.

Признаюсь, сильно вздрогнул и схватился за пистолет, прежде чем понял, что передо мной всего лишь очередной труп. Он был без каски, а цвета обмундирования я в темноте не различал (в любом случае все извалянные в грязи военные формы казались одного цвета), но ботинки на выставленных вперед ногах больше смахивали на бошевские, чем на билайтские. [Билайт, одно из названий Англии, распространенное среди британских солдат, воевавших на Сомме. — Прим. ред.]