Арабская кровь - Таня Валько

– Кофе готов.

Фавзия вносит кофейник, две чашки, два стакана с холодной водой и блюдце с купленными ею пирожными.

– Может, выпьем на балконе? У нас будут прекрасные места для слежения, а нас никто не увидит. Мы сидим себе за ширмой из плюща. Смотри, какой приятный уголок я устроила, – хвастается она гордо, ставя напиток на металлический столик, покрытый светлой вышитой скатертью. – Сейчас здесь даже обедаем.

– Конечно… – Хадиджа странно взволнована, ей хочется побыстрее оказаться в собственном доме.

– Нам не хватает пространства, сада, пустыни, – жалуется подруга, – потому что в нас, ливийцах, по-прежнему течет кровь бедуинов или берберов. Не удается этого скрыть.

Через пятнадцать минут, которые для гостьи длились, как вечность, Хадиджа поднимается и направляется к выходу.

– Тебя не переделать, – смеется, провожая ее, Фавзия. – Тебя не удается пригласить одну, нужно сразу с парнем и всей крикливой детворой.

– Извини, любимая, но ты знаешь меня не один день. Когда еще такие беспорядки, то дрожишь за них все время, – объясняет она. – Ты ведь знаешь, что наш дом расположен неподалеку от нефтеперерабатывающего завода. После того, о чем ты сейчас мне сказала, думаю, что заберу детей и мы поедем к племяннику в Триполи. Может, там будет спокойнее.

– Не паникуй, это не район Бенгази! У нас противников режима можно сосчитать по пальцам одной руки.

Подруга гладит расстроенную приятельницу по лицу и крепко прижимает к себе.

– Жители Эз-Завии – это хлопочущие по хозяйству женщины, вопящие карапузы, изможденные работой обычные мужчины и целая куча стариков. Посмотри только, приглядись! Старухи и деды сидят на балконах, в окнах, на порогах домов или в воротах. Курят гашиш, играют в кости и перемалывают что-то беззубыми деснами. Здесь не с кем бороться! Эз-Завия – это самое спокойное место под солнцем. Ты сама так всегда говорила, поэтому и переселилась сюда. Выбрось из головы этот Триполи, голубка.

– Но сейчас я уже полечу, ладно?

– Ну хорошо, хорошо…

В этот момент до ушей женщин долетает усиливающееся гудение, грохот и завывание моторов. Но это не звуки, которые издают автомобили, автобусы или даже трактор. Держась за решетку, женщины смотрят в сторону рынка, на который вкатывается колонна военных машин и танков. Все солдаты – в форме ливийской армии. На лестнице образуется толчея. Все прячутся за ворота. Владельцы магазинов опускают жалюзи и захлопывают двери. Опоздавшие перебегают через площадь, стремясь поскорее где-нибудь спрятаться. Раздается первый выстрел – и стоящий на его линии мужчина с малолетним ребенком на руках падает лицом в песок скверика. Малыш плачет, а его опекун недвижим. Во всех окнах и на балконах появляются лица любопытных.

– Спокойное место, – шепчет потрясенная увиденным Фавзия, и подруги смотрят друг другу прямо в глаза. – Чего они, к дьяволу, здесь ищут? Чего хотят?

Хадиджа открывает рот и, хрипло дыша, с такой силой сжимает пальцами решетку, что побелели костяшки. Почему? Как это? Ведь здесь одни гражданские!

В эту минуту от разместившегося по другую сторону площади дома городской баладии[74] раздаются выстрелы, вначале одинокие, а затем уже целые очереди.

Танки движутся вперед, и начинается непрерывная стрельба. Те, кто захватил правительство, бросают через окно гранаты. Поминутно сыплются стекла окон ближайших жилых домов. Вдруг открывается дверь эмиграционного бюро. В проеме появляется высокий мужчина в обычной одежде и арафатке на голове. Он упирает в плечо гранатомет и целится в сторону танков. Раздается выстрел, и одна правительственная машина взлетает в воздух, а потом начинает гореть. Из нее с криками ужаса выскакивают солдаты и отбегают в сторону, скрываясь в переулках между домами. Сейчас уже силы правительства открывают постоянный огонь. С дома баладии сыплется штукатурка, отпадают куски стен, из окон вылетают форточки. Весь рынок закрывает все более густое облако пыли и дыма. Военные прибывают. Они наплывают сейчас из всех узких улочек, ведущих на центральную площадь города. Они как попало пускают очереди в сторону здания городского правительства, эмиграционной службы и банка, делают одиночные выстрелы в направлении домов. Головы шокированных жильцов прячутся. Фавзия и Хадиджа крепко держатся за руки. Они не знают, что должны делать, и, оглохшие от канонады, стоят как парализованные. Выход с балкона до помещения в двух метрах от них. Но он уже не заплетен плющом и полностью открыт для наблюдателей с улицы. В один момент среди страшного шума и гула, доносящегося с улицы, Хадиджа слышит около своего плеча тихий звук. Она смотрит в этом направлении и видит на белой блузке подруги маленькое красное пятнышко на груди. С каждой секундой оно растекается и увеличивается. Удивленные глаза Фавзии блекнут, гаснут и закатываются вверх. Женщина мягко оседает на пол балкона и сейчас лежит на боку тихо, как будто спит. Обомлевшая от страха Хадиджа стоит на месте и таращит глаза на то, что творится внизу. Последние выстрелы на площади стихают. Группа солдат вбегает в здание правительства, и внутри слышны глухие взрывы. Черные наемники в форме народной гвардии начинают «уборку» рынка. В центре возникла большая воронка после взрыва, в нее бросают тела погибших. Они поджигают все, что сбросили в воронку, а потом наблюдают за тем, как разгорается пламя. Над общей могилой поднимается густой удушливый дым. Военные закуривают и рассказывают друг другу какие-то анекдоты, громко смеясь. Хадиджа бежит к выходу, мчится по лестнице, пересекает двор, одним пинком распахивает заржавленную калитку на заднем дворе и садится за руль машины.

Женщина находится в почти бессознательном состоянии, но ведет автомобиль очень осторожно и медленно. Крепко держит руль и рывками нажимает на газ. Через некоторое время, когда свежий ветер, врывающийся через открытое окно, приводит в порядок ее мысли, она задумывается над тем, который час. «Уже наверняка далеко за полдень», – приходит она к выводу, наблюдая за солнцем. Она боится оторвать руку от руля и посмотреть на часы. В ее сердце теплится надежда, что раз школа, в которую ходят ее дети, там же, где их вилла, на краю города, то малыши безопасно добрались домой. «Все будет хорошо, – убеждает она себя, – эта война нас не коснется. Мы не какие-нибудь мятежники, осуществляющие переворот, или неизвестно кто!» Перед ее глазами предстает образ мужчины с ребенком, который погиб первым, и она решительно жмет на газ. Выехав наконец на главную дорогу, она видит пару военных грузовиков и танк. Транспорт стоит на обочине, окруженный жестикулирующими и громко разговаривающими солдатами. На горизонте видны большие цистерны нефтеперерабатывающего завода. «Охраняют стратегические объекты», – вспоминает она слова из интервью вождя на государственном телевидении. Она подъезжает к ограждению, минует открытые настежь ворота и паркуется перед входом в дом. В багажнике у нее полные упаковки с холодной уже едой. «Наверное, малыши будут недовольны, что не привезла им вовремя заказанных продуктов, но лучше поздно, чем никогда». – Хадиджа тяжело вздыхает, потому что всегда старается держать данное обещание. Она осматривается по сторонам и чувствует, как сдавливается горло. Она удивляется, что никто из детей ее не встречает. Аббас тоже уже должен быть дома.