Лина и Сергей Прокофьевы. История любви - Саймон Моррисон

Вне всякого сомнения, Лина была недовольна, особенно после великолепного голливудского приема, на котором побывала 13 марта. Лина могла только мечтать о чем-то подобном, но для Лили Понс и ее бывшего педагога по вокалу Альберти де Горостьяго такие приглашения теперь были обычным делом. 13 марта режиссер Рубен Мамулян[360] дал в их честь обед в ресторане в Лагуна-Бич, а после обеда все отправились в особняк Мамуляна, где устроили импровизированный концерт. Лина познакомилась со звездами, среди которых были Мэри Пикфорд, Марлен Дитрих, Глория Свенсон и Дуглас Фербенкс-младший. С некоторыми она встретилась на приеме, устроенном Мамуляном, с другими – на церемонии вручения «Оскара» 10 марта в отеле Biltmore.

Но Сергей отклонил предложение Голливуда, и супруги отправились обратно в Москву.

Перед тем как сесть на пароход, идущий в Европу, Сергей еще раз встретился в Нью-Йорке с Верноном Дюком. Тот попытался уговорить Прокофьевых остаться. Он получил телеграмму от музыкального агента Рудольфа Полка. Уолт Дисней выразил желание приобрести права на экранизацию «Пети и волка» за 1500 долларов. Дюк забыл детали предложения, но разговор с другом запомнил во всех трогательных подробностях. «На какую-то секунду во взгляде промелькнуло оживление, но он тут же взял себя в руки… и грубовато произнес: «Хорошая приманка, но я не попадусь на удочку. Я должен вернуться в Москву, к своей музыке и своим детям. А теперь, когда все решено, поехали в Macy’s (универмаг Мэйси). Мне надо купить уйму вещей – только посмотри на список, который составила Лина»[361].

Затем, отмечает Дюк, Сергей как-то расслабился, сделавшись непривычно сентиментальным. «Знаешь, Дима, мне пришло в голову, что я, возможно, не скоро вернусь сюда… Думаю, тебе не стоит приезжать в Россию, не так ли?» – «Пожалуй, ты прав», – ответил Дюк[362]. Хотя Дюк умер в 1969 году, а Прокофьев – в 1953-м, в тот день в универмаге Мэйси они виделись в последний раз.

В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе Лина обращалась за поддержкой к друзьям и знакомым. Перед возвращением в Москву, 3 апреля 1938 года, она отправила короткое письмо с выражением благодарности Уоррену Чарльзу Клейну, практику Христианской науки, у которого был офис в Манхэттене: «Хочу еще раз сказать Вам, что значило для меня повидаться с Вами после стольких лет и выслушать Ваши добрые слова, которые так важны для меня теперь. Когда вернусь, буду постоянно вспоминать их, особенно в самые трудные моменты». Затем Лина с горечью пишет: «Какое облегчение знать, что Вы поняли некоторые мои проблемы»[363]. Она поддерживала связь с Лоренсом Аммонсом, практиком Христианской науки, с которым она и Сергей советовались в Париже. Она получила от него письмо в Мартовские иды. Аммонс перечислил книги, которые должны были помочь Лине снять напряжение, и советовал видеть во всем только хорошее – рекомендация касалась и повседневной, и духовной жизни»[364]. Однако выполнить рекомендации было трудно, и Лина позволила себе предаться фантазиям. Воображала, как уедет из Москвы в Лос-Анджелес, по крайней мере на несколько лет, с мужем или без него. Аммонс одобрил эту идею. «У Голливуда большие перспективы, – написал он, – и, если сбудется Ваша надежда, я думаю, в течение нескольких лет Вам и детям будет обеспечена спокойная жизнь… В этом месте, которое возникло только потому, что было угодно Богу, можно сохранить приверженность истинной Науке, пусть даже в мире кинематографа много искусственного. Идеальная обстановка для воспитания детей!»[365]

Однако вскоре за Прокофьевыми захлопнулась дверца клетки. Приехав вместе в Москву, супруги вскоре начали отдаляться друг от друга, в одиночку справляясь с трудностями жизни в Советском Союзе. При встрече они всякий раз спорили и ругались, и Лина часто плакала. В своих мемуарах Дюк хладнокровно перечисляет признаки угнетенного состояния Лины – она часто плакала, и переживания сказались на ее вокальных данных.

Последний след пребывания Сергея на Западе – в префектуре полиции Парижа, где он зарегистрировал пребывание в городе с 6 апреля по 7 мая 1938 года. Они с Линой договаривались вместе провести этот месяц в Париже. Однако Сергей уехал в Советский Союз один намного раньше намеченного срока. После пересечения границы в Негорелом и прибытия в Москву он обменял заграничный паспорт на внутренний. Композитора, завоевавшего международное признание, НКВД объявил невыездным – не имеющим права выезжать за пределы Советского Союза. Это относилось и к его жене. Запланированные на 1939 и 1940 годы заграничные турне были отложены, а затем отменены. Оправданием послужила война. На концерте в Нью-Йорке вместо Прокофьева выступил Стравинский. Сергей, мучительно переживавший перемены в своем положении, никогда не обращался с просьбой разрешить ему выезд. «Он не просил, потому что боялся услышать отказ», – вспоминала Лина[366].