В моих глазах – твоя погибель! - Елена Хабарова

– А что такое внушение на срок? – выскочил с вопросом Гроза, опередив Павла, как опережал его всегда и во всем.

– Это значит, что ты даешь задание своему элементалу начать действовать в определенное время, – ответил Трапезников.

Павел только хотел спросить, как он будет знать, что это время наступило, но Гроза успел задать этот вопрос раньше.

– Для этого существуют особые сигнальные слова, – сказал Трапезников. – Ты внушаешь, например, что человек должен на определенный срок забыть некую тайну – совершенно забыть, начисто! – но все вспомнить, услышав слово… ну, к примеру, слово «петух». Если твое внушение подействовало, ты можешь как угодно выведывать эту тайну, хоть, условно говоря, огнем этого беднягу жечь! – и это ему не помешает. Но стоит кому-то чуть слышно шепнуть: «Петух!» – и он откроет глаза.

– А если кто-то другой случайно скажет: «Петух!», что будет? – спросил Гроза.

– Это зависит от воли гипнотизера. Он может отправить элементала, который послушается только его, а может и такого, которому важен сам смысл сигнального слова. Понимаешь? Тогда тайна откроется любому.

А потом они узнали, что отсроченное внушение может даже убить человека. И, прощаясь с таежной жизнью, Ромашов внушил Кире Самару ранить Александра Морозова, а потом умереть, когда рядом с ним прозвучит слово «тюрьма». Рядом с преступником это слово рано или поздно обязательно прозвучит!

Но прежде, чем начать действовать в Хабаровске, Ромашов хотел, нет, он должен был вобрать в себя силу чужого ума, изобретательности, хитрости, а может быть, получить знания, которые прежде были ему неведомы. Он чувствовал потребность в этом всем существом своим. Ему было необходимо нечто большее, чем обычная жизненная энергия. Предстояло найти человека, который был бы во всем подобен ему самому.

Ромашов в последнее время часто вспоминал, как встретился на Масюковщине с Вальтером Штольцем. Да, это ощущение столкновения кремня и кресала было очень острым, даже пронзительным!

Нечто подобное он надеялся найти в Хабаровске. Ему приходилось слышать о том, что в городе немало китайцев, которые владеют не только тайнами восточной медицины, но и более весомыми секретами! Не зря нанайцы считали всех никанов не только хунхузами, но и бусиэ. Поскольку Ромашов тоже был в некоторой степени бусиэ, он рассчитывал найти родственную душу среди никанов.

Но до Хабаровска предстояло еще добраться…

В поезде он постепенно разговорил своего угрюмого, молчаливого соседа, который зыркал исподлобья недоверчивыми, озлобленными и с то же время тоскливыми глазами. Тигр не ошибся, выведя Ромашова именно на этого низкорослого, щуплого мужичка: он оказался бывшим заключенным, который возвращался из мест не столь отдаленных. Человеку в его положении свойственно радоваться освобождению, а он был погружен в отчаяние и полон страха перед будущим.

Оказывается, Барсуков за время десятилетнего заключения растерял всё, что у него было. Жена с ним развелась и уехала к родне аж в Белоруссию. Их домик в поселке Красная Речка, что под Хабаровском, она продала. Жить Барсукову было негде. Предстояло искать работу, а где? Он ничего не умел, кроме как валить лес, однако здоровье было безнадежно подорвано, в последнее время у него хватало сил только сучья обрубать. Барсуков боялся свободы и твердо решил постараться как можно скорей снова угодить на зону, где чувствовал себя как дома. Не надо было ни о чем заботиться, самостоятельно думать, что-то решать и искать пропитание и крышу над головой…

Ромашов позвал Барсукова в тамбур покурить и убил так же, как убивал раньше: переломив позвонки одним ударом. Еще там, в Долани, он раздобыл два небольших метательных ножа, подобных тому, каким в сорок втором году убил Ольгу Васильеву, но сейчас не собирался пускать их в ход. Они пригодятся ему в Хабаровске… Потом проворно обыскал убитого, забрал паспорт, справку об освобождении, деньги (заработал он в тайге хорошо, грех жаловаться, особенно продав и впрямь жуликоватому никану тело тигра, но деньги лишними никогда не бывают, как известно!) – и выбросил убитого из вагона. Ему повезло: поезд шел по мосту – тело упало в реку, проломив лед, и кануло в темную воду.

Повезет – найдут не скоро или вовсе не найдут. Не повезет – пока еще установят, чей это труп! Какое-то время у Ромашова есть.

Время на раздумье и на действия…

Рассмотрел фотокарточку в паспорте. Они с Барсуковым ничуть не были похожи, но этого невозможно понять при взгляде на пожелтевший, с обломанным уголком снимок, по которому расплылась печать. Страницы грязные, захватанные. Тем лучше! А вот и справка об освобождении. Ну что ж, можно жить дальше!

Нужно было решить, что предпринять. Предстояло расправиться с Женей и Тамарой, а после этого заманить в Хабаровск Сашу, чтобы насладиться его страданием. Ну и, конечно, потом убить его тоже.

Он знал, что нужно сделать, но не знал, как устроить всё похитрее, чтобы к нему не прицепилась милиция. Ведь, закончив всё в Хабаровске, он намеревался уехать в Москву.

Последнее время ему снилась какая-то девушка необычайной красоты с синими глазами, точно такими, какие были у него самого когда-то, пока не привязался поганый увеит.

Это была его дочь, Ромашов знал точно! И она была во всем похожа на него, не только глазами. Его дочь переняла всё то удивительное, невероятное, чем он обладал, пока у него не отняли это проклятый Гроза и гнусный лжец Артемьев. И еще эта девушка взяла у своей матери то, чего даже не осознавала в себе, но благодаря чему Ромашов и Люся Абрамец так понимали друг друга. Но самое главное, чувствовал Ромашов, эта девушка, которую мать назвала вычурным именем Люсьена, унаследовала дар его деда. Он был настоящий нойд – лопарский[57] колдун. И его правнучка, дочь Пейвэ Меца, сама была нойда, колдунья, но вдобавок молода, красива – настолько, что ее смело можно было бы назвать Муччесь, красавица, – и Ромашов чувствовал, что сила ее со временем только возрастет и, возможно, превзойдет его силу.

Если Ромашов когда-нибудь доберется до Москвы и найдет свою дочь, эту молодую нойду, вместе они будут неодолимы! И тогда, возможно, они доберутся и до священного саровского сокровища, которое некогда так страстно хотел заполучить Вальтер Штольц.

Жив ли он еще? Не иссякло ли его желание обладать саровским артефактом? И сколько готов заплатить за него?

От этих мыслей у Ромашова мучительно разболелась голова. Так бывало всегда, стоило попытаться заглянуть в будущее и спросить себя, как и что нужно будет делать. Мысли меркли от этой боли. Тигр не умел смотреть вдаль. Он жил только тем, что находилось перед ним!

Чтобы заглянуть в будущее, Ромашову нужна была помощь человека со свободным, изощренным разумом.

Мозг Барсукова был убог, да и всплеск его жизненной энергии, которую заполучил Ромашов, оказался слишком ничтожен. Напитаться его кровью времени не оставалось – вагон был набит под завязку, в любой момент в тамбуре могли появиться люди, а Ромашов ни в коем случае не хотел привлекать к себе внимание. Он довольствовал тем, что смог получить.