Халид. Во власти врага - Ая Кучер

– Ну уже не целка, из-за тебя же!

– Ада, претензии фильтруй. Кажется, каждый раз, когда я убеждался, что ты не целка – ты получала удовольствие.

Его руки надавливают на грудную клетку, вынуждая лечь обратно. Я не вижу мужчину, только хромированный потолок с бликами. Не могу считать, зол он или просто наслаждается.

– Так? Отвечай.

– Да.

Халид, словно принимая правдивый ответ, не трогает пуговицу на груди. Последняя грань приличия, словно решающий момент.

– Тогда почему я каждый раз вынужден тыкать тебя лицом в факты? Что за привычка спорить?

– Привычка спорить? У меня есть своё мнение, Хал, и оно может отличаться от твоего.

– И какое твоё мнение? – его пальцы возвращаются на волосы, пеня шампунь, массируют виски. Слишком хорошо, чтобы я смогла сдержать в себе вздох удовольствия. – Давай, Ада, мы разговариваем. Предлагаю игру.

– Ещё одну?

– Эта проще. Даже сделка, а не игра. Мы говорим правду сегодня, до утра. И я даю тебе слово, что не стану использовать информацию против тебя, чтобы принудить или надавить. Просто честный разговор.

– Хорошо. Я первая.

Я агент ФСБ, я враг Цербера. Я столько времени думала и выстраивала планы. Двенадцать лет длинный срок, а всё равно не получила много информации. И эта игра – прекрасный способ. Вспомнить за то, зачем я вообще когда-то шла в тот клуб, зачем встречалась с Лукой. Что вообще происходит.

Могу использовать себе во благо каждое слово Халида, признание. И нанести удар. Я должна оградить себя от того, как ласковы его касания к волосам, как теплота растекаются по телу.

Просто быть привычной Адой, а не разнеженной версией. Но спрашиваю совсем не о Цербере:

– Почему ты пошел в этот бизнес? Не все мечтают стать криминальным авторитетом.

– Я хотел власти, а Цербер её давал. Здесь не будет рассказов о трудном детстве или жалобных историй, чтобы ты могла меня оправдать, Ада.

Халид зрит в корень. Мне хотелось услышать, что так сложились обстоятельства. Просто другого выхода не было и всё. Заставить саму себя поверить в то, что Халид не такой плохой. Его не исправить, не перевоспитать. Но ведь и с Яном было так же.

Он остался таким же бесящим заклятым другом, но если копнуть глубже, то можно было найти что-то другое. Похожее между нами, то, что не отталкивало. И я так надеялась, что с Халидом тоже можно будет так сделать.

Но мужчина предельно честен, как и обещал.

И отрезает шанс на то, что я смогу увидеть в нём что-то другое.

– Теперь мой черед, Ада. Почему тебе так важно спорить со мной и злить?

– Потому что это всё, что у меня осталось. Последний намёк на свободу, на какую-то борьбу, - слова даются просто, может, из-за того, что я не вижу его лица. – Я меня нет работы, увлечений, нет друзей. Только ты.

– Тебе недостаточно?

– А тебе было бы? Если бы вдруг все дела и встречи отошли на задний план, пропали. Вот только я в твоём окружении, без друзей, прогулок, без возможности съездить в ресторан или тир.

– Я подумаю, что можно сделать. Думаю, Зафар свозит тебя в ресторан, если захочешь.

– Я ведь не об этом говорила, Хал.

– Я знаю.

Хорошо.

Он услышал, уже хоть что-то. Ничего не сделает, я знаю это, вижу его. Такие как Халид привык всё решать самостоятельно, не прислушиваясь к остальным.

– Но не вешай мне за Стокгольмский синдром, колючка. В эту чушь я не поверю.

– Я тебя не жалею и не оправдываю, ты ужасный человек. Который моет мне волосы, - ситуация напоминает абсурд, но я наслаждаюсь. Растворяюсь в касаниях, как мужчина добавляет тёплой воды, царапает затылок. Это до безумия приятно. – Тело реагирует на тебя, я признаю.

– А мозги нет? – в словах мужчины слышится улыбка. – Тебе нужен от меня только секс? Как подло, колючка. Наклони голову ко мне, будем смывать.

Мне нечего на это ответить. Только следую указаниям, вздрагивая, когда по лицу сползает несколько капель. Щекочут ухо, шею. Скрываются за воротником блузки.

– Надо рукой придерживать, - объясняю с улыбкой. – Чтобы вода не попадала на лицо.

Халид, банально, матерится. Мне казалось, что он пошлёт меня давно. С шампунями, с криками, когда больно дёргал за пряди. Но мужчина стойко терпит, и я не могу понять причины.

В эту секунду мне спокойно, и я позволяю слабость. Потому что знаю, что через пару дней, когда мы вернёмся домой, начнутся проблемы. По новой с Халидом, по новой борьба.

У меня ведь есть минимум одна важная причиная. Халид не хочет детей, это он чётко дал понять. Объяснил, не говоря прямо, что отправит меня на аборт. А я…

Я ведь тоже не готова стать матерью, но собираюсь, когда-то. Это не… Ребёнок не виноват в том, что его отец мудак, который не пользуется презервативами. И что его мать теряет голову от этого мудака.

– Мокрые руки, - повторяю, когда мужчина обходит меня, всё-таки расстёгивает несчастную пуговицу. Перешагивает грань. – Халид.

– Прости, - он тянется к полотенцу, и ни капли ведь не жаль. – Теперь сухие.

Будто это всё решает. Его руки сжимают грудь, мнут. Ловят затвердевшие соски, сжимают, выкручивают. Слишком больно и остро, я могу лишь ловить губами воздух.

Пальцы ползут ниже, расстёгивая пуговицы до самого низа. Гладят напрягший живот, забираются за край юбки. Халид толкается в меня, через ткань трусиков, надавливает, дыхание рвётся.

И лёгкие пропадают, когда мужчина дёргает бельё вниз, касаясь лона. Надавливает на клитор, ведёт по влажным складкам. И темнота в его глазах – мой приговор.

– Смотри, Ада. И снова у меня мокрые руки.

– Хал…

Выдыхаю его имя, когда пальцы поглаживают между ног. Так невыносимо нежно, слабо. Играется, заставляя лично подаваться бёдрами вперёд, безмолвно просит большего.

Он склонился надо мной, смотрит только на лицо. Как кусаю губы, как сводит судорогами от того, что сжимает клитор. Жестко, сильно, больше не двигаясь. Просто держит, пока у меня не вырывается всхлип.

– Больно? – интересуется невинно, но отпускает, поглаживает пальцами пострадавшее место. – А течёшь так, будто тебе очень и очень нравится. Хлюпаешь вся.

– Халид!

Ненавижу его в этот момент. Когда ярко показывает, насколько я никчемна в своей силе. Как всё рушится, когда он так касается, наклоняется ниже. Втягивает губу, посасывает её.

И у меня нет никаких сил спорить, просит остановиться. Даже аргумент в виде общественного места не сработает. Ни  для него, ни для меня самой. Если так легко завожусь, то ни один Бог не в силах спасти мою душу.