Маска из другого мира - Сергей Савинов

— Если честно, нет, — ответил за нас обоих Денис, лавируя между почетными гостями театра, разодетыми по случаю премьеры в историческом здании в смокинги и вечерние платья. Кажется, я даже видел в толпе губернатора с мэром…

— Гонгадзе поставил ее в самый последний момент, — режиссер увильнул в сторону, галантно пропуская Валентину Гребешкову, грузную даму–депутата Государственной Думы от нашего региона. — Передвинул дату, когда узнал, что мы и вправду будем ставить «Вишневый сад». Шуму наделал в прессе!.. Но объяснил это новаторским подходом — мол, ТЮЗ удивлял и будет удивлять, не расслабляйтесь. Правда, весь тверской и даже окрестный бомонд все равно у нас…

Кажется, Виктория во время нашего неудачного свидания рассказывала о новом спектакле — они репетировали «Пустоту» о серых офисных буднях. Пьеса довольно известная, но в Твери у нас ее никто еще не ставил. Видимо, Гонгадзе решил стать пионером и наверняка рассчитывает получить «Золотую маску», вот и взялся за нее. Но при этом дату премьеры Виктория называла точно не сегодняшнюю. Интересно, зачем Капитану такие резкие перестроения? Какой в них смысл? Как мне уже неоднократно подчеркивали, театральные кланы — конкуренты, но не враги. А если бы его премьера перебила нашу? Я невольно представил полупустой зал, несработавшая антисцена — аж кулаки невольно сжались.

Да нет, вряд ли Гонгадзе рассчитывал на что–то подобное. Все–таки на нашей стороне возвращение в историческое здание, это действительно информационный повод, недаром здесь даже столичные гости решили засветиться — та же Гребешкова, от которой обычно ни слуху, ни духу. Да и зритель у нас, откровенно говоря, отличается — наш театр достаточно консервативен, потому и называется академическим. А Иванова в этих кругах любят — на его постановки и в обычные дни билеты нужно покупать заранее, потом ничего не будет. Значит — тут я задумался — интерес ТЮЗа должен быть не с этой стороны портала, а с той. Вот только в чем именно он заключается? Надо будет, как вернемся, попробовать выяснить у Виктории.

— А чем это нам грозит? — между тем уточнил Денис, показав мне, что порой вместо того, чтобы гадать, можно просто задать вопрос.

— Особо ничем, — пожал плечами Артемий Викторович. Мы как раз покинули шумный многолюдный холл и направлялись сейчас к комнате с антисценой. — Даже если встретимся с той стороны — хоть порталы и открываются случайно, все же такое возможно — то ничего страшного. Просто будет немного проще отбиться от хутхэнов в случае чего.

— А еще, — неожиданно хихикнула Элечка, — ваш носатый друг начнет кричать, что мы за ним следим и хотим украсть его сокровища.

После такого не удержались и расхохотались уже все вместе, привлекая внимание случайных гостей. Впрочем, ненадолго. Уже через пару секунд, заметив у входа в зал с антисценой поджидающую нас Северодвинскую, мы взяли себя в руки. Старушка была одета в милое старомодное платье с розами, а в руках держала веер. Красный, словно пропитанный кровью платок. Не знаю, из–за этого ли или просто так, но ее лицо, как мне показалось, было почему–то грустным, хотя при этом Северодвинская и улыбалась.

— Мне скоро идти на сцену, объявлять премьеру, — сказала она. — Элечка и Константин, — брюнета она почему–то предпочитала называть полным именем, — уже ждут вас. Я пустила их к антисцене, чтобы им не торчать в коридоре.

— Спасибо, Глафира Степановна, — кивнул режиссер.

— Ни пуха ни пера! — громко сказала Северодвинская.

— К черту! — дружно гаркнули мы по театральной традиции и зашли в открытую Ивановым дверь.

Антисцена была не такой, как я ее запомнил в свой день инициации. Беспорядка больше не было, напротив, помещение сияло чистотой, а все вещи, что явно не удалось пристроить в обычные реквизитные, оказались аккуратно разложенными по сколоченным на скорую руку стеллажам.

Костик и Элечка, одетые в камуфляж, ждали нас в центре, рядом расположился стенд с четырьмя «калашами» и макетами нашего оружия. Мы разобрали автоматы, гремя железом, и закрепили на поясах легкие до поры до времени деревянные, ловко вырезанные из проклеенной фанеры и покрашенные так, чтобы не отличить от настоящих — дубинки, шпаги, рапиры и зазубренный кинжал. Сердце стучало бешено, так и норовя выпрыгнуть из груди. Раздался второй звонок, хорошо слышимый и здесь, в комнате с антисценой.

— Встаем в круг! — Артемий Викторович распростер руки, как наседка, собирающая свой выводок, и мы приблизились к нему, образуя что–то вроде не совсем ровного кольца. — Поем песню!

Петь перед спектаклем было нашей традицией, которую привнес наш главреж. Поначалу я воспринял это как прихоть творческого человека, но потом неожиданно для себя заметил, что эмоций это дает столько, что на сцену ты выходишь уже чуть ли не суперзвездой, готовый все и всех порвать. Даже если играешь молчаливого городового. Я приготовился затянуть нашу традиционную, но тут вдруг Артемий Викторович выдал совсем другую, почему–то вызвавшую тревогу и боевой настрой одновременно.

— Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут!.. — в глазах режиссера блестели дьявольские огоньки, и он в этот момент был как никогда похож на свою архивную фотографию из газеты, найденной Лариской. Прям настоящий Лев Троцкий, демон революции. Еще и кожанку в поход нацепил в лучших традициях гражданской войны.

Раздался третий звонок, но до спектакля еще оставалось время — на сцену должна выйти Глафира Степановна, чтобы произнести торжественную речь и объявить премьеру в возвращенном историческом здании. И уже после этого начнется чеховская драма, не устаревающая вот уже больше ста лет… По крайней мере, я был из тех, кто искренне так считал.

— Началось! — спустя несколько минут произнес Артемий Викторович, и в следующий миг все увидели, о чем речь.

Пространство в центре комнаты словно бы преломилось, разбилось на пиксели и как будто бы вывернулось наизнанку. Нечто похожее я наблюдал в понедельник, когда бегал тут и цитировал строчки из пьес… Но сегодня это было более грандиозно. Портал переливался всеми цветами радуги, дрожа как ртуть, и рос прямо на глазах. А потом вдруг резко раздался в стороны, и перед нами появилась почти ровная дверь в виде арки. Открытая дверь, из которой пахнуло разгоряченным на жаре разнотравьем.

Я представил, как это сейчас выглядело со стороны. Трое парней и одна девушка, одетые кто во что горазд, лишь бы не стесняло движения, стоят с закинутыми за спины «калашами», копьями и макетами ростовых греческих щитов, на поясах болтаются деревянные копии оружия. Еще один — мужчина примерно за пятьдесят, тоже с копьем и щитом за спиной, но без автомата — держит в руках итальянскую скьявону, вернее ее копию, и смотрит в открытый портал в иной мир. А оттуда веет теплом и распаренной травой, поют птицы и шумит ветер в кронах деревьев, обступивших старую мощеную дорогу. Лето…

Я невольно выдохнул от облегчения — это точно было не то поле костей, где во время моего знакомства с другим миром я увидел сражение хутхэнов–титанов. Конечно, я помнил, как мне рассказывали, что столь дальний заброс был не более чем случайностью, но все равно я немного волновался. А теперь нет. Место, куда вел портал из Тверского академического, больше напоминало наш же русский лес где–нибудь под Торжком.