Аттила. Бич Божий - Морис Бувье-Ажан

Аэций со своими легионами и франки встали между Марной и Вьерой, что позволяло Аэцию следить за всеми; он посылал похоронные команды закапывать трупы; позже их находили там в большом количестве.

Бургунды выбрали свой маршрут самостоятельно и остановились между Обом и Марной в окрестностях Шомона, приблизившись, таким образом, к Лангру и родной Бургундии.

Спустя всего три дня после великого сражения вестготы ночью снялись с лагеря и ушли.

На следующий день ушел Аттила с остатками войск и снаряжения.

Все еще многочисленные франки, несмотря на понесенные потери, на безопасном удалении последовали за гуннами, наблюдая за отступающим противником.

Через два дня пустились в путь бургунды, которые задержались, хороня умерших тяжелораненых. Они двинулись к Лангру и достигли Соны.

Спустя еще четыре дня в направлении Орлеана выступили галло-римские легионы Аэция и римские варвары-федераты. Багауды уже давно разбежались маленькими группами.

На Каталаунских полях остались только похоронные команды епископа Лу из Труа.

Все это трудно понять. Когда армии после боя разошлись в разные стороны, ничто не позволяло думать, будто война закончилась. Разумеется, все устали, но что мешало возобновить сражение дня через два-три? У Аэция не было ни малейших оснований полагать, что дикий Аттила признает себя побежденным и откажется от нового нападения, равно как и Аттила не мог считать, что упорный Аэций посчитает свой успех полным и откажется от преследования его войска вплоть до берегов Дуная.

Итак, первый вопрос: почему вестготы ушли первыми? Не было ли это предательством? Как мог Аэций примириться с уходом столь ценных соратников, когда угроза со стороны Аттилы — того самого Аттилы, который хотел захватить Аквитанию — еще не исчезла?

Вестготы не могли уйти без согласия Аэция. Теодорих II получил из Аквитании — интересно, как? — плохие вести. Случилось то, что можно было предвидеть: коренное население взбунтовалось против оккупантов-вестготов. Четверо младших братьев Теодориха 1 делали все, что могли, но не имели необходимых сил для подавления мятежа. Самое время было вернуть войска домой. Кроме того, у Теодориха II и Торизмонда, который неожиданно быстро оправился от своих ран, был и другой повод для опасений. Если бы в Аквитании в их отсутствие узнали о смерти Теодориха I, то наиболее нетерпеливый из четырех младших братьев, Эврих, мог провозгласить себя королем. Хотя его честолюбие и алчность поражали даже его братьев, способностями правителя, по их мнению, он не обладал.

Аэций предпочел бы удержать вестготов, но был вынужден уступить под давлением обстоятельств. Вестготы ушли бы и без его согласия. Упорствуя, он только рисковал бы потерять лицо и превратить друзей во врагов. К тому же, стоя на страже спокойствия Империи, он не желал, чтобы Аквитанию раздирали междоусобицы и на смену законному королю пришел узурпатор. Он уступил Теодориху II и Торизмонду, которые поклялись вернуться, если в том возникнет необходимость. Аэций попросил их только об одном: уйти ночью, не гася огней, особенно на склонах холмов, так как они были видны издалека. Тогда Аттила ничего не узнает или, по крайней мере, узнает не сразу.

Они прибыли в Тулузу как раз вовремя. Эврих, узнав о смерти отца, готовился захватить власть. Последовало выяснение отношений, в результате которого все сыновья Теодориха I признали королем Торизмонда. Однако это не помешало Теодориху и Фредерику убить венценосного брата во время набега на Прованс. Троном завладел Теодорих, который считал себя учеником Авита и мудрость которого воспел Сидоний Аполлинарий. Он увлекался философией, сражался со всеми соседями, проявляя при этом дикость, достойную Аттилы, посадил в Лузитании (Португалии) королем своего ставленника, захватил Нарбонну, расширил на какое-то время собственные владения в Галлии до Луары и в конце концов, в 464 году, был убит своим братом Эврихом. Тот аннексировал Прованс и, будучи фанатичным арианином, предал мучительной смерти всех священников; после его смерти, случившейся в Арле в 484 году, Меровинги изгнали вестготов из Прованса без надежды на возвращение. Все драматические испытания, выпавшие на долю Аквитании, хаос и анархия, царившие в ней в течение столетий, произросли из произвола и бесчеловечности этих бесстрашных негодяев.

Но возникает второй, гораздо более щекотливый вопрос: как Аттила мог уйти вторым? Вне всякого сомнения, он поддался на хитрость Аэция, не сообразив, что вестготы покинули лагерь. Огни костров ввели его в заблуждение.

Но было ли достаточно одного этого, чтобы вынудить его к отступлению? Его прошлое просто не позволяет в это поверить. У него оставалось самое меньшее 250 000 воинов, тогда как Аэций мог выставить от 110 000 до 115 000 человек, не больше. Армия в 250 000 воинов не отступает!

Естественно, Аттила знал о трудностях своего сына Эллака на восточной окраине империи гуннов и о волнениях на русских равнинах, но все же он отложил восстановление порядка и остался в Галлии. Так почему он вдруг так заспешил домой? Решил, что еще одно поражение в Галлии затруднит и вообще поставит под сомнение саму возможность восстановления его власти в Гуннии? Не исключено.

Но как он мог рассчитывать, что Аэций так просто даст ему уйти? Тому есть несколько объяснений.

«Предположение первое: Аттила сохранял численное превосходство, и активное преследование его было чревато для Аэция определенным риском. Он отступал — и этого было довольно.

Второе предположение: Аттила был уверен, что Аэций не станет продолжать войну, так как, не получив от Валентиниана III дополнительных легионов, он мог преподнести отступление гуннов как победу и претендовать на триумфальную встречу в Италии.

Третье предположение: возобновление сражения привело бы к полному разгрому гуннов, от которого Аэций предпочел пока воздержаться, понимая, что Аттила не нападет. Аттила же осознал, что одного только героизма и численного превосходства недостаточно, чтобы выиграть войну. Он оценил преимущества техники и снаряжения римлян и опасался нового, еще более тяжелого поражения. Поэтому он решил вести себя как побежденный, демонстративно отступив, чтобы Аэций посчитал ненужным добивать поверженного врага, признавшего свое поражение.

Четвертое предположение: между Аттилой и Аэцием существовал сговор. Даже сойдясь на поле брани, они инстинктивно оставались сообщниками. Каждый мог стремиться победить другого, но никак не уничтожить. Раздел «мира» все еще был возможен, надо было только дождаться удобного момента и разыграть свои личные козыри. Аэций отпустил Аттилу, как сделал это еще раньше под Орлеаном. Аттила сделал бы то же самое, если бы повернулось колесо фортуны и побежденным оказался бы Аэций. Можно даже предположить, что посредничал не один только Констанций и связь между Аттилой и Аэцием поддерживалась регулярно, даже в самые напряженные периоды их взаимоотношений. Подобное возможно и невозможно. Возможно, что в 451 году так и случилось…

Была у Аттилы и еще одна причина уйти: он должен был сохранить доверие союзников.

Если в сложившихся условиях Аттила и согласился сыграть для римлян и галло-римлян роль побежденного, то гунны и их союзники вовсе не считали сражение проигранным. Бой был прерван, и хотя обе стороны понесли тяжелые потери, ничего еще не было решено. В глубине души Аттила считал, что потерпел поражение, для стороннего же наблюдателя его отступление к Шалону могло выглядеть очередной военной хитростью, как и под Орлеаном. Он не намечал перед своими воинами иной цели, кроме туманного «поставить Рим на колени», и мог рассчитывать на их безоговорочное подчинение в предстоящих кампаниях. Уходя из Галлии (хотя он никогда не говорил и, видимо, тогда еще не думал, что гунны покидают ее навсегда), Аттила хотел показать, что после целого ряда проведенных здесь успешных боев он решил сменить театр военных действий по чисто тактическим соображениям. Воины любили риск и приключения и верили в полководческий гений Аттилы, поэтому выполняли приказы, не задавая лишних вопросов.