История инквизиции - А. Л. Мейкок

Мы много раз настойчиво повторяли, что средневековые ереси, о которых говорится в данной работе, основаны не на интеллектуальном протесте против требований и доктрин Церкви. Конечно, этот протест присутствовал в их учениях, но он не был стимулом для их возникновения. Эти ереси не были продуктом великого возрождения мысли и учения, начавшегося в XI веке и достигшего своего апогея к XIII. Они ничего не добавили к ценности культуры и знаниям их времени; в области теологии и философии они не оставили серьезных следов. В истории убеждений их значимость крайне невелика.

Еще раз повторю, что было бы большой ошибкой считать Средние века веками интеллектуальной нетерпимости. Принять подобную точку зрения значило бы совершенно не понимать средневековых достижений в общем и схоластической философии в частности. Некоторые высказывают сомнения в том, что расспросы и споры велись с большей свободой и с большей оглядкой на достоинства и способности человеческого интеллекта, чем на научные школы Парижа, Болоньи, Оксфорда и еще множества других европейских университетов. Некоторые интересуются, мог ли синтез человеческой активности выработать такое широкое, всеобъемлющее основание, могли ли противоречия быть такими целеустремленными и близкими по духу, что наиболее горячие противники объединились в своей решимости добраться до правды, забыв о причинах споров между ними. Все могло и должно было быть доказанным; ничто не принималось на веру. Я не скажу, что это было время рационализма, потому что в наши дни под рационализмом понимается что-то непременно антихристианское, а молчаливое согласие с тем, что тот, кто пытается поступать согласно доводам разума, обязательно станет отрицать христианство, – это не более чем детский предрассудок. Я бы, скорее, сказал, что это было время обоснований и что силлогический метод ученых был, вероятно, наиболее смелой попыткой, когда-либо сделанной, осветить огнем понимания всю сферу человеческого опыта.

Не доминиканские ученые сказали, что философия и теология являются отдельными и даже далекими предметами, которые следует изучать различными методами. Нет, это было предложение аввероистов,[180] в особенности – знаменитого Сигера Брабантского. Именно по этому пункту с ними с радостью объединились святой Фома и Альберт Магнус. «Разум, – смело заявил святой Фома, – вот основной фактор человеческой деятельности». Именно святой Фома настаивал на том, что между положениями, которые могут быть сделаны на основе доводов разума, и статьями христианского откровения могут быть совпадения, а также на том, что некоторые истины, такие, например, как существование Бога, доказывались исключительно голосом разума. Именно Аввероэс сказал, что истина не зависит от разума, что утверждение, правильное с точки зрения веры, может быть ошибочным в качестве философского заключения; иными словами, он утверждал, что не существует такой вещи, как абсолютная правда, и что синтез, основанный на вере и на разуме, недостижим.

Итак, несмотря на то что позиция Аввероэса вела прямиком к еретическим утверждениям, чрезвычайно важно отметить, что никогда не вставал вопрос о преследовании ее сторонников или о лишении их права на свободу выступлений. Мы не перестаем удивляться огромной интеллектуальной симпатии средневековой Церкви к этому учению и к ее готовности поддерживать его. Может, было бы не совсем справедливым сказать, что «философы были вольны обсуждать эту проблему, но имели право прийти только к одному заключению». Однако есть в дуалистической уверенности Церкви нечто великолепное, ведь она непоколебимо верила и в собственное учение и в способность человеческого разума оценить его истинность. Не в ее духе было уходить от споров и дискуссий. Скорее, Церковь была уверена в том, что трезвый, пытливый ум непременно придет к озарению истиной, что ученый будет нагромождать силлогизм на силлогизм до тех пор, пока не достигнет пика, а лестница, по которой он будет взбираться вверх, на самом деле лестница Иакова.

Вследствие этого, как видим, полемика и дебаты велись, как правило, на чрезвычайно высоком уровне. Давайте раз и навсегда отбросим идею о том, что век Данте был веком интеллектуального высокомерия. На самом деле это был век невероятной интеллектуальной благотворительности, согласованности, а не раскола; синтеза, а не анализа. Во всех весьма противоречивых трудах того времени, обязательно говорится о нарочитой терпимости и куртуазности. К примеру, труд святого Фомы «Summa contra Gentiles» весьма возвышен и убедителен; в нем нет и следа разоблачения или нетерпеливой эмфазы. Если обратиться к Данте – «поэту святого Фомы», как его часто называют, – то обнаружим то же самое. Отношение Данте к ереси удивительно либерально. Его довольно часто обвиняют в том, что он поместил Аввероэса и его последователя Авиценну в адово пламя. Однако все дело в том, что он этого не делал. Аввероэс находится у него в Лимбо в компании великих язычников античности – Сократа и Платона, Цицерона и Сенеки, Эвклида, Птолемея и Галена. «Знай, прежде чем продолжить путь начатый, – говорит Вергилий, – что эти не грешили; не спасут одни заслуги, если нет крещения, которым к вере истинной идут; кто жил до христианского ученья, тот Бога чтил не так, как мы должны. Таков и я. За эти упущения, не за иное, мы осуждены, и здесь, по приговору высшей воли, мы жаждем и надежды лишены».[181]

Сам Аввероэс описывается не с презрением и осуждением, а как человек, «который сделал великий комментарий»: имеются в виду его труды в области философии Аристотеля.

Что касается великого учителя аввероистов, Сигера Брабантского, то он помещен Данте в роскошь рая. Сигер был одним из наиболее решительных и ярких выразителей принципов Аввероэса в парижских ученых школах. В 1277 году епископ Парижа, действуя по указанию папы Иоанна XXI, привел список его ошибок с 219 заголовками. Однако несмотря на то, что этот документ был главным образом направлен на аввероистов, в нем допущено довольно много нарочитых неточностей – для того чтобы столкнуть аввероистов с фомистами и вообще дискредитировать схоластические методы. Как бы там ни было, Сигер и его друг Боэтиус из Дасии, как известно из документов, были призваны к суду французской инквизиции по обвинению в ереси. Они обратились за помощью к Риму, ссылаясь на твердую приверженность Церкви и вере. Непонятно, что случилось с ними дальше, потому что нет документов, свидетельствующих о том, что они были отпущены или наказаны. Любопытно, однако, что в «Рае» в «Божественной комедии» Сигер появляется в компании известных Почтенного Бида и Ричарда из монастыря святого Виктора, великого мистика. Святой Фома, говоря о нем, замечает, что «…то вечный свет Сигера, что читал в соломенном проулке в оны лета и неугодным правдам поучал».[182]