Куафёр из Военного форштата. Одесса-1828 - Олег Кудрин

И снова установилась пауза.

* * *

— Степко, давай теперь наново проговорим то, что мы сейчас узнали, дополняя это своими рассуждениями и предположениями.

— Давай.

— Важно: у Леонарда в Вене начались — неизвестно от чего — денежные проблемы.

— Так. І закінчилися, когда он обовязался работать с русским и посольством в один час с турецким.

— Возможно, получая деньги не только за куафёрские услуги.

— Причому и от москалей, и от османов.

— Да, и те и другие при этом могли думать, что он работает только на них. А потом с приближением Наполеона, опасаясь Бонапарта, возможно, даже излишне, принял давнее предложение дюка де Ришелье переехать в Одессу. И это понятно — спокойней под крылом соотечественника, нежели где-нибудь в чужой Турции.

– І от далі питання: работал ли Леонард в Одессе на османскую разведку, когда война началась?..

— …Или рассказал обо всём Ришелье и сумел оборвать опасные контакты? Думаю, точно об этом мы уж никогда не узнаем.

— А от що з хлопчиком сталося?

— Трудно сказать. Может, он к десяти годам стал слишком балованным, от рук отбился. И Леонард в 1812-м пристроил его в какую-то семью под Одессой на перевоспитание. Люди ж решили, что маленький Люсьен от чумы умер. А потом, с падением Наполеона, куафёр забрал его и выехал с ним из России.

— Тоді, Танелю, аж два питання. Если это один и тот же Люсьен. Как из того харцызяки вырос куафёр одесский? И почему он не доехал до Парижа?

— Так то ж очевидно, Степко! И взаимосвязано. Отье отвез своего сына на повторное перевоспитание — к своему знакомому в Лемберг. А сам поехал в Париж «налегке», не боясь, что сынок что-то натворит по дороге. Может, кстати, надеялся потом забрать, как обустроится.

— Так, на те я й натякав. А третье — причем тут цыганка Тсера, цыгане?

— «Цыганы шумною толпой по Бессарабии кочуют…» Сам об этом думаю. Леонард — оригинал и человек несколько авантюрный. Он мог иметь некие дела с цыганами, мог покупать у них какие-то оригинальные вещички для своей работы. А мог сына пугать ими, как делают некоторые.

— Еге, щось таке. Слухай, Танелю, а то не секрет, что у тебя за срочная работа была от Воронцова?

Экий забавный перевертыш получился. Через полгода Кочубей повторял, почти дословно, вопрос, который Натан задавал ему в апреле.

— Какой там секрет, когда я с Орлаем и Брамжогло пол-Одессы поднял, чтобы задание выполнить. Нужно было подготовить доклад о стародавнем польском короле Владиславе Варненчике. Он героически погиб под Варной от турок — из-за измены венецианцев. Мы решили, что это к скорому падению Варны и скорому окончанию войны.

Степан удивленно хмыкнул:

— Ти це серйозно?

— Что?

— Ну, про «окончание войны»?

— Вполне. А что? Говорят, турки слишком слабы перед русскими и всё идет к легкой скорой победе.

— Гляжу, и ты восторженец… Та де ж це «говорят»? В «Одесском вѣстнике»? Чи на балах и в салонах? Там тяжкая война, Танелю, очень тяжкая. Дунайская армия людей тратит, как карбованцы к Різдву. Первей всего от местных болезней гинут. Но и в боях тоже. Тут же, на флоті, багато наших, з козаків. Они сказывают, у русских днями два кряду геть худых сражения были: в Гассан-Ларе, а через неделю — в Куртепэ. В армии опасаются, ежели Омер-паша дальше попрет, погано кончится.

Горлис молчал в растерянности, не зная, что ответить. Уж слишком резко сказанное переворачивало картину сей войны, известную ему.

Часы в гостиной пробили два часа. Степан засобирался.

— Ну бувай, друже. За эту войну мы еще поговорим с тобой. Сам молюсь за наших там. Это ж и через меня задунайские хлопцы перешли к русским.

* * *

Сказанное Кочубеем про войну удивило Горлиса более всего, и на несколько дней отодвинуло его размышления обо всех прочих делах. Какое-то время он думал только об этом — и вправду вспомнил свои старые, десятилетней давности, разговоры со Шпурцманом, ответственным чиновником военного департамента в Одессе. Как тот ругал политику русских властей и с опаской говорил о будущей войне с Турцией. Он тогда еще предупреждал об опасных болезнях, которые будут косить русское войско похуже боевых потерь. Как же они назывались-то?.. Долго не мог вспомнить и был мучаем этим. А потом всё разом всплыло в памяти: «валахская язва», «молдавская проказа», «дунайская лихорадка».

Да! Непременно нужно будет еще поговорить с Кочубеем об этой войне…

* * *

После узнанного от Карины важность изучения переписки Разумовского с Воронцовым-старшим многократно возрастала. Правда, тишина в доме, полезная для умственных работ, исчезла. Елизавета Ксаверьевна окончательно переехала с дачи Рено во Дворец. А с нею и дети. Они играли друг с другом, носились по разным комнатам. За ними бегали бонны. За боннами ходила графиня Воронцова, заодно надзирая за работами по обустройству и оформлению еще не сделанных комнат. Впрочем, в скучную архивную комнату к Натану дети заходили нечасто.

Решение читать переписку с самого начала, чтобы, дойдя до нужных лет, лучше понимать, о чем идет речь, было правильным. Год за годом у двух послов вырабатывался свой особый кодированный язык. Чтобы понять их высказывания, нужно было поднимать хронологические таблицы и книги по недавней истории. Так, Венецианская республика, ликвидированная в 1797 году Наполеоном, далее называлась — «Упраздненная». Ее земли, отошедшие Австрии, именовались «наследством Упраздненной». Но вот, скажем, Ионические острова, имевшие другую, более извилистую судьбу, в переписке были «островным наследством». Османское посольство, появившееся в Вене (как и в Лондоне, и в некоторых других столицах) в 1793 году, упоминалось как «недавно открытое учреждение». Переписка, кодированная таким образом, велась на русском языке, чтоб еще больше осложнить чтение иностранцам. Но иногда в нее вставлялись отдельные слова, выражения на английском, немецком, французском языках.

Так прочтя и расшифровав несколько первых писем, Натан вскоре понял, что, перейдя к следующим, уже начинает если не забывать, то путать, что чем было в первых эпистолах. Тогда он завел специальный «словарик», в который записывал имеющиеся расшифровки. После этого, систематизировав работу, начал шаг за шагом, письмо за письмом, продвигаться дальше.

Но дело это было совсем не быстрое.

* * *

А 3 октября в среду фрегат привез в Одессу радостное известие — что османская Варна пала. Горлис сразу вспомнил рассказы Кочубея о сложностях войны, об успехах турок и неудачах русских. Уж не преувеличивал ли тот, не напутал ли чего? А может, был введен кем-то в заблуждение. Захотелось немедленно поехать к Степану, чтобы поговорить с ним об этом. Но подумалось, что это будет неловко — вроде как приехал уличать во лжи.