Безнаказанное преступление. Сестры Лакруа - Жорж Сименон

И еще: «Жак — настоящий Лакруа. Когда прохожу мимо фасадов, по улице, я дрожу от мысли, что может скрываться внутри…»

Они слушали, Польдина и Матильда, надеясь, возможно, услышать более понятные уточнения. Они были ошарашены несуразными подробностями, как и количеством тетрадей, что свидетельствовало о кипучей художественной активности Верна. Эти маленькие буквы, написанные фиолетовыми чернилами… Эммануэль выводил их, одну за другой, на протяжении многих лет за закрытой дверью мастерской, равно как 143 раза написал пейзаж, открывавшийся его взору, эту панораму серых крыш с неподвижной колокольней.

— Как ты думаешь, что все это значит? Он же давал тебе уроки живописи, а значит, рассказывал о числе золота…

— Нет, мама.

— И ты не знаешь, что это такое?

— Несомненно, блажь, — вздохнула Матильда. — Он был таким же, как его дочь: витал в облаках, уже окончательно проснувшись.

Но тогда к чему это завещание, эта оговорка: «все, что находится в мастерской»?

И чем, да, чем все это сможет когда-нибудь помочь Женевьеве?

После ужина наступала очередь Жака. Женщины позволяли ему подниматься в одиночку, может, из-за того, что в первый день он вел себя вызывающе, а может, потому что хотели отдохнуть от него.

Жак скрупулезно проверял, на месте ли все вещи, читал, делал заметки, чтобы затем кое-что выяснить.

Ему тоже приходилось поддерживать огонь. Хотя он не видел отца после его смерти и не переносил тело на диван, он не любил смотреть в ту сторону. Он каждый раз давал себе слово убрать испанскую шаль, но не решался и довольствовался тем, что поворачивал стул спинкой к дивану.

За неделю мсье Криспен приходил дважды и долго сидел в кабинете вместе с Польдиной и Матильдой. Это были отнюдь не сердечные встречи. Несколько раз было слышно, как нотариус повышал свой писклявый голос, стараясь заглушить низкий голос тетки Польдины.

Однажды Матильда вышла из кабинета вся в слезах. Она поспешила укрыться в комнате дочери.

— Что происходит? — простодушно спросила Женевьева.

— Тебе не понять… Он пользуется ситуацией… Он знает, что мы не хотим скандала, и диктует нам свои условия…

— Какие условия?

— Оставь меня… Такие вещи тебя не касаются…

После второго посещения Польдина и Матильда, которым было что обсудить, поднялись с обоюдного согласия в мастерскую. Они впервые закрылись там, чтобы поговорить.

До сих пор мастерская была только полем для изысканий. Женщины так к этому привыкли, что даже закрыли окна и двери, хотя намеревались обсудить серьезные вопросы, а не заниматься дальнейшими поисками.

В тот день ужин протекал бурно. Ссора разгорелась между Жаком и его теткой. Вероятно, Матильда плакала, поскольку ее совсем не было слышно.

— Признайся, что это ты диктуешь ему все эти условия…

Жак держал оборону. Наконец он вышел, нарочно опрокинув стул, чтобы тем самым показать, что он мужчина.

Дом немного дрогнул. Надо было приобретать новые привычки, занимать новые позиции. Однако делать этого сейчас не стоило, поскольку все было временным. Через месяц в дом войдет новая обитательница, которую, по правде говоря, никто толком не знал, молодая семнадцатилетняя девица с белокурыми волосами, голубыми глазами, со слабым здоровьем.

— В следующую среду я дам первый ужин у себя, — решил нотариус Криспен. — Если хотите, это будет помолвка, а на следующей неделе мы сделаем оглашение о предстоящем бракосочетании…

Более хладнокровный, чем Лакруа, он думал о мелочах, о которых обычно думают только женщины.

— На входной двери надо установить электрический звонок, чтобы ваши посетители не беспокоили служанку моей дочери… Что касается ванной комнаты, то в ней надо пробить новое окно…

Ванная комната! И еще другие переделки! Нотариус требовал. Он составил целую тетрадь требований, которые на самом деле были безоговорочными условиями.

— Я думала, — осмелилась возразить Польдина, — что первое время для молодоженов было бы лучше делить…

Ничего подобного! Он продал свое дело! Лакруа заплатили хорошую цену. Однако он давал за своей дочерью сто тысяч франков приданого, правда, в ценных бумагах, но ведь не было ни малейшей необходимости продавать их немедленно.

Контора должна была переехать в помещение, где прежде находилась контора Лакруа. Не прошло и двух дней, как явился Криспен с подрядчиком, чтобы обсудить предстоящий ремонт.

Надо было ждать. Разгневанная Софи яростно обвиняла мать в том, что та позволила себя обвести вокруг пальца и пожертвовала домом ради ее двоюродного брата.

— Разве ты не понимаешь, что необходимо запастись терпением?

— А потом?

— А потом посмотрим…

Так или иначе, но весь первый этаж был передан Жаку, его конторе и его жене. Они даже хотели занять комнату на втором этаже, поскольку им не хватало места для чулана. Двор тоже оказался в их распоряжении.

Лакруа вытеснили на верхние этажи. Однако сестры не возражали. Они сами забились как можно выше, в мастерскую Верна, где постепенно стали себя чувствовать намного лучше, чем в других комнатах дома.

В мастерской произошло одно изменение. Несколько дней сестры думали, чего там не хватало, и наконец поняли, что в мастерской не было часов.

Возможно, Верна не интересовало время? Возможно, у него в кармане всегда лежали часы?

В столовой были старинные часы с тяжелым медным маятником. А поскольку через несколько дней столовая прекратит свое существование…

Часы перенесли в мастерскую, где вместе с ними появились новые звуки и волнующие отблески медного маятника.

— Это мсье Жони… — сообщила Элиза немного позже полудня.

Это был день, когда они занимались не тетрадями, а Жаком и его будущей женой. Тем хуже! Мсье Жони, хранителя музея, попросили прийти, чтобы взглянуть на картины Эммануэля.

Мсье Жони был толстым, внушительным. Он так сильно выпячивал живот, что его голова отклонялась назад, словно у клинтуха.

Он разыграл маленький спектакль, как к тому привык, посмотрел на картины вблизи, издали, широко открытыми глазами, слегка закрытыми глазами, наконец, совсем сомкнул веки и пробормотал нечто ничего не значащее.

— Вы считаете, что картины хорошие?

— М-м-м… М-м… М-м-м…

Они забыли предложить ему снять пальто с бархатным воротником, и хранитель стал красным как рак, поскольку в комнате было жарко натоплено.

— Мне также хотелось бы, чтобы вы взглянули на эти тетради… Поскольку речь идет в основном об искусстве…

— Если вы хотите доверить их мне…

Было весьма трудно объяснить ему, что это невозможно, поскольку эти тетради из-за завещания и недоверчивости Жака… одним словом… они…