Потерянный и возвращенный мир. Маленькая книжка о большой памяти (сборник) - Александр Романович Лурия

я мог это знать? Ведь я видел, большая стрелка смотрит вниз – на часах половина восьмого…»

Яркое воображение мальчика стирает границы между реальным и воображаемым, и эти стертые границы делают его поведение таким необычным. Но если стираются границы между реальным и воображаемым, то почему же не могут стереться – пусть ослабиться – границы между образом «себя» и образом «другого»?

Это началось еще с ранних школьных лет. Кто не знает магии младшего школьника? Ну разве трудно сделать, чтобы учитель тебя не вызвал? Для этого нужно только прочно держаться за парту и думать, чтобы взгляд учителя прошел мимо… Ну, конечно, это не всегда действует… А все-таки, может быть, это поможет? Все это было и у Ш. в ранние школьные годы. Но у других это проходит и остается лишь в воспоминаниях детских лет, как что-то среднее между детской игрой и милой наивной магией школьника… У Ш. это осталось надолго, и он даже сам не знает, верит ли он этому или нет.

«…У нас был классный наставник Фридрих Адамович… Мы напроказничали… Кто это сделал? Фридрих Адамович входит в класс… Вот он меня поймает… А я, насколько у меня хватило сил, направил на него взгляд… Нет, он ничего не сделает… Я вижу, что он отворачивается, проходит в сторону… Нет, он меня так и не вызвал…»

И еще много раз он наблюдал это на себе – что-то среднее между игрой воображения и действиями всерьез.

«…У меня нет большой разницы между тем, что я представляю и что есть в действительности… И часто, если я себе так представляю, так и случается!.. Вот я поспорил с товарищем, что кассирша в магазине даст мне лишнюю сдачу. Вот я представил себе четко – и она мне действительно дала сдачу не с 10, а с 20 рублей… Ну, конечно, я знаю, что это случай, совпадение, но в глубине души я все-таки думаю, что это потому, что я так вижу… А если что-нибудь не удается, мне кажется, что это за счет того, что я или устал, или отвлекся, или что у того, другого человека воля направлена в другую сторону…»

«Иногда мне даже кажется, что я могу лечить себя, если я ясно представляю… И даже могу лечить других… Я знаю, что если я заболеваю – я представляю, что болезнь уходит… Вот ее нет… и я здоров, я не разболелся…

Я уезжаю в Самару… Миша (сын) испортил себе желудок… Был врач – и не мог определить, что у него… А это просто… Я накормил его салом… Я вижу у него в желудке кусочки сала… Я хочу, чтобы он переварил сало, я ему помогаю… Я представляю, я вижу, как сало растворяется. Миша выздоравливает… Ну конечно, я знаю, что это не так, но ведь я все это вижу…»

И сколько таких крупиц наивной магии, где воображение переходит в уверенность и где рассуждение, казалось бы, отметает всё, что оставляет какие-то зернышки сознания, когда где-то, в каких-то уголках сознания остается чувство: «а ведь все-таки, может быть, это так?»… Сколько таких причудливых закоулков сознания, где воображение незаметно сливается с реальностью, осталось у этого человека…

Его личность

Нам осталось перейти к последнему разделу нашего рассказа – самому неизведанному, но едва ли не самому интересному.

О выдающихся мнемонистах написан ряд работ. Психологам известны имена Иноди и Диаманди, некоторые знают замечательного японского мнемониста Ишихара. Но психологи, которые писали о них, останавливались только на их памяти.

Кем был Иноди и как складывалась жизнь Диаманди? Какие черты отличали личность Ишихара и как складывалась его жизнь?

Основные представления классической психологии резко разрывали учение об отдельных психических функциях и учение о личности: для них как бы подразумевалось, что особенности личности мало зависят от строения психических функций и что человек, проявляющий удивительные особенности памяти в лаборатории, может ничем не отличаться от других людей в быту. Верно ли это?

Верно ли, что необычайное развитие образной памяти и синестезических переживаний ничем не скажется на формировании личности их носителей, что человек, который все «видит» и который ничего не может глубоко понять, если не «пропустит» впечатления через все органы чувств, который должен почувствовать «номер телефона на конце своего языка», – что этот человек развивается, как другие? Верно ли, что он, так же как другие, ходил в школу, имел товарищей, начинал профессиональную жизнь, что его мир был таким же, как мир других людей, и его биография складывалась так же, как биографии всех его соседей? Такое предположение кажется нам с самого начала маловероятным.

Человек, в сознании которого звук сливался с цветом и вкусом, у которого каждое мимолетное впечатление рождало яркий и неугасающий образ, для которого слова имели такое непохожее на наши слова значение, – такой человек не мог складываться, как другие люди, иметь такой же внутренний мир, такую же биографию.

Человек, который все «видел» – и синестезически переживал, не мог так же, как мы, ощущать вещи, видеть других и переживать самого себя.

Как же формировалась личность Ш.? Как складывалась его биография?

Начнем историю развития его личности издалека. Он маленький. Он только что начал ходить в школу.

«…Вот утро… Мне надо идти в школу… Уже скоро восемь часов… Надо встать, одеться, надеть пальто и шапку, галоши… Я не могу остаться в кровати… и вот я начинаю злиться… Я ведь вижу, как я должен идти в школу… Но почему “он” не идет в школу?.. Вот “он” поднимается, одевается… вот “он” берет пальто, шапку, надевает галоши… вот “он” уже пошел в школу… Ну, теперь всё в порядке… Я остаюсь дома, а “он” пойдет. Вдруг входит отец: “Так поздно, а ты еще не ушел в школу?!”» (опыт 20/Х 1934 г.).

Мальчик – фантазер, но его фантазия воплощается в слишком яркие образы, и эти образы создают у него другой, столь же яркий мир, в который он переносится, реальность которого он переживает. И мечтатель теряет границы того, что есть, и того, что он «видит»…

«…Это оставалось у меня долго, да, может быть, остается и сейчас… Я смотрю на часы и потом долго продолжаю их видеть… Стрелки стоят на том же месте, и я не замечаю, что времени стало больше… Вот поэтому я часто и опаздываю…»

Ну как тут приспособиться к быстро меняющимся впечатлениям, когда вызываемые впечатлениями образы так ярки и так легко заслоняют реальный мир?