Единственная наследница - Звева Казати Модиньяни

– Мне нужна ваша помощь, – решилась наконец Мария.

Элизабет Лемонье ласковым движением обняла ее за плечи.

Мария ощутила легкий запах жасмина и пудры, исходивший от нее, и приятное прикосновение ее платья из тонкой шерсти с воротничком, как у пансионерки, которое синьора носила с непринужденной элегантностью.

– Пойдем, моя дорогая, – сказала хозяйка дома приветливо, – пойдем в гостиную и немного поболтаем.

– Я не прошу так много, – извинилась Мария, удивленная таким радушием.

– Ну что ты. В сущности, твой визит – это приятное разнообразие в моей жизни, – успокоила ее мадам Лемонье. – Как видишь, ты тоже мне делаешь одолжение. И потом, позволь мне выразить мнение, которое может показаться очевидным и даже банальным, что, когда женщина молода, здорова и красива, как ты, несчастья для нее никогда не бывают очень уж страшными.

Она привела свою гостью в изящную маленькую гостиную, отделанную красным деревом, со множеством картин, изображающих цветы и растения в нежных, размытых тонах, и села рядом с ней на диван, обитый шелком в тон стен и рисунков.

– Я тоже думала, идя к вам, – согласилась Мария, – что трудности преодолимы. Если, однако, нас поддерживают…

Горничная принесла им серебряный поднос с кофе и сливками на французский манер. Элизабет Лемонье была родом из Женевы; она жила отдельно от своего мужа, известного банкира из Цюриха, и даже в Италии сохранила дорогие ее сердцу привычки своей родины. Они говорили долго, как старые подруги, хотя и принадлежали к совершенно разным классам общества, и Мария рассказала Элизабет, которая слушала с большим интересом, о своем бегстве с циркачом, о браке с ним, о рождении ребенка в Модене.

– Я хочу работать, – продолжала она, – но, чтобы стать законченной модисткой, я должна практиковаться еще пару лет. Мне уже двадцать, и я не могу пойти в ученицы, получается, что практически у меня нет профессии. Школу я не закончила. Единственная открытая дорога для меня – в домработницы, – добавила она вполголоса, боясь, что горничная подслушивает.

– Анализ реалистический, – согласилась хозяйка дома, – но жалованье домработницы небольшое. Шестьдесят, максимум восемьдесят лир в месяц. Это все, что ты сможешь заработать.

– Все же лучше, чем ничего.

– И это верно. – Практическая сметка девушки понравилась ей. – А ребенок?

– За ним присматривает моя мать.

В этой комнате с изысканно размытыми полутонами и нежными ароматами, в этой драгоценной шкатулке, отделанной красным деревом, Мария почти забыла о прошлом. Возможно, уверенность, которую внушала ей мать, заботливая нянька Джулио, помогала ей в этом.

– Мать сразу привязалась к малышу, – продолжала девушка. – Она просто счастлива иметь его при себе. Она убеждена, что такая легкомысленная особа, как я, не может быть хорошей матерью.

Мария говорила со страстью, разгорячившись, в то время как Элизабет, которая была лет на десять старше ее, внимательно за ней наблюдала. Она интуитивно чувствовала в ней силу и волю, задатки незаурядной женщины. Чтобы им проявиться, недоставало лишь хорошей дрессировки.

– Кажется, у меня есть на примете то, что тебе нужно, – сказала она, потирая виски и наморщив лоб. Как же она раньше об этом не подумала? Ей нравилась смелость Марии, ее искренность, и, пока девушка рассказывала о своих несчастьях, в уме ее созрело решение.

– Это было бы слишком хорошо, так, сразу, – сказала Мария.

– Одному синьору, – снова начала Элизабет, – моему хорошему другу, человеку серьезному и положительному, нужна экономка.

– Да? – Мария затаила дыхание, чтобы не упустить ни слова – она вся обратилась в слух.

– Он живет недалеко отсюда, – объяснила мадам Лемонье, наливая себе еще кофе. – Тебе налить тоже?

– Нет, спасибо, – ответила Мария. Ей не терпелось узнать подробности.

– Этот синьор – мой хороший друг, – продолжала она. – Он холост и живет с сестрой, которая и заботится о нем. Женщина простая, патриархальная, которая в последнее время недомогает. Я даже полагаю, что именно ей в первую очередь и нужна помощь. Этот синьор живет в палаццо поблизости. Его зовут Чезаре Больдрани.

– Тот самый, что строит дома в Милане? – спросила Мария, делая большие глаза.

Она много слышала об этом богатом и влиятельном человеке, когда разносила заказы клиенткам, но никогда не переступала порога его палаццо. Она вспомнила сплетни, которые ходили о нем в городе, о нем и мадам Лемонье. У нее в магазине и в тех домах, что она посещала, упоминали об их любовной связи, которая тянулась уже довольно давно.

– Именно тот самый, – ответила Элизабет Лемонье, которая, казалось, поняла мысли, теснившиеся в голове Марии, но не придала этому никакого значения. – В самом деле, это неплохая идея, – продолжала она, обдумывая все возможности своего проекта. – Позвони-ка мне завтра утром. – Она взяла карандаш из серебряной коробки и написала на листочке четыре цифры: 4715. – Это номер моего телефона, – объяснила она с улыбкой, протягивая Марии листочек. – Позвони после девяти, и я скажу тебе, в какой день и час ты сможешь явиться к синьору Больдрани.

А еще через день Мария стояла перед палаццо на Форо Бонапарте и оглядывала его, словно пытаясь предугадать, что ее ждет за этими стенами. Это был добротный особняк, не лишенный некоторой элегантности, но претендующий скорее на солидность и строгость, во вкусе ломбардской буржуазии.

В течение последних двух дней ветер спал и поднялся туман, такой густой и плотный, что вызывал головокружение. В Модене туман наводил на нее тоску, а здесь, в Милане, может быть, это был даже добрый знак в момент, когда она поступала экономкой к синьору Чезаре Больдрани. Экономкой вообще для нее уже было много, а экономкой в доме Больдрани – об этом она не смела и мечтать. «Жалованье, – сообщила ей Элизабет Лемонье по телефону, – двести лир в месяц». Много больше, чем она ожидала.

Плечо затекло, и только тут она вспомнила, что держит в руке тяжелый фибровый чемодан, в котором лежали ее личные вещи. Еще раз она мысленно оглядела себя и в общем-то осталась довольна. На ней было коричневое пальто, отороченное дешевым мехом, и простые туфли на низком каблуке. Но кожаный пояс подчеркивал изящество талии, а крой платья – бюст и округлость бедер. Длинные стройные ноги делали ее похожей на девушку с обложки журнала. Так что, даже несмотря на ужасное пальто, она выглядела совсем неплохо.

Мария переступила порог подъезда и остановилась перед швейцарской, откуда тянуло запахом супа, который как-то не соответствовал солидности дома. Она отметила это вскользь про себя, чтобы не забыть и заняться этим.

– Чего вы желаете? – остановил ее швейцар в ливрее. Он был высок, представителен и чем-то похож на большую овчарку, сознающую, что она при исполнении служебных обязанностей. Доступ в палаццо зависел от этого цербера, которому вменялось в обязанность безошибочно определять посетителей.