Стыдные подвиги - Андрей Рубанов

Вспомнив о мухах, комарах и прочем детском питании, Яшка испытал момент невыносимой тоски.

Поговаривали, что Одноглазого изувечили именно в драке за самку. У воробьев с этим строго, не как у людей: жену выбираешь один раз на всю жизнь, и Одноглазый выбрал маленькую, спокойную, такие очень ценятся: маленькую проще прокормить, когда она сидит на яйцах. Когда Яшка размышляет о женитьбе, он тоже мечтает выбрать маленькую жену.

Но сейчас ему не до брачных игр.

Вдоль широкой гудящей улицы прокатился ледяной ветер, залез под перья, обжег ноги, глаза.

Худо, холодно, голодно, страшно.

Очень хочется жить.

Одноглазый опять закричал на самочку, и та, испуганная, торопливо прыгнула с козырька и улетела, напоследок издав крик обиды. Яшка хотел ответить, как-нибудь оправдаться, дать понять, что он — сам по себе и находится рядом с бесцеремонным женатым мужланом только по необходимости. Но в итоге решил промолчать. Зимнее утро — не лучшее время для джентльменских заявлений. Самочка никуда не денется. Помрет — жаль будет, однако таких, как она, в стае еще три десятка. А ему, Яшке, сейчас лучше побыть рядом с тем, кто умен и опытен. Одноглазый тоже, как и Яшка, предпочитает искать хлебные места в одиночку, а к стае присоединяется только изредка. Одноглазый уверен в себе и независим.

Яшка ловко сделал вид, что смотрит вниз, на людей, на их руки и рты, а сам стал наблюдать за своим соседом.

Конечно они двое — умнее остальных. Не зря же оба взлетели на козырек. Одноглазый не просто умен, он еще и хитер, он делает вид, что осматривает округу, а на самом деле ждет момента, чтобы незаметно отделиться от остальных и исчезнуть. Его голова неподвижна; Одноглазый не высматривает хлеб, понял Яшка, он просто ждет. Может, даже решил подремать. Ему хорошо, он только что поел, теперь не грех и подремать несколько минут, чтоб сил прибавилось…

Когда Одноглазый снялся, Яшка припустил следом. Одноглазый знал хлебное место, это было видно по его полету. Главное — не отстать. Одноглазый сильнее, он взрослый, он не суетится; он летит по простой и удобной траектории, сначала планирует почти до земли, потом сильно отталкивается крыльями и взмывает вверх, и садится на заранее облюбованной площадке. Сильный, осторожный, сообразительный мужчина, ни одного лишнего движения, в каждом повороте хвостовых перьев — целеустремленность и спокойствие. Очень хорошо, решил Яшка, я тоже не фраер, я правильно сделал, что увязался. Кто-кто, а уж Одноглазый всегда точно знает, что делает.

Спустя минуту они устроились на ветке, отдохнуть.

— Холодно, — сказал Яшка, чтобы не молчать.

— Пошел отсюда, — угрожающе произнес Одноглазый. — Уходи. А то я ударю тебя.

— Нет, — ответил Яшка. — Если ты ударишь меня, я тоже ударю. В ответ.

Одноглазый помолчал, потом заметил тоном ниже:

— Черт с тобой. Если мы начнем драться — потеряем силы. Не долетим до места. И умрем.

— Я не хочу умирать, — сказал Яшка.

— Дурак, — пробормотал Одноглазый. — Никто не хочет умирать. Но все равно, уходи.

— Нет.

С ветки — на забор, с забора — на провод, с провода — на крышу. Крыш в городе много, они безопасны, но хлеба там нет. Для опытного воробья всякая крыша — не более чем перевалочный пункт. Хлеб — внизу, возле людей.

Заборов тоже много, разных: деревянных, металлических, пластмассовых. Это чисто человеческий обычай — городить заборы, с помощью заборов люди упорядочивают свою жизнь. Наверное, умея летать, они и небо перегородили бы. Понастроили бы стен, калиток, изгородей, они без этого не могут.

Яшка быстро устал. Постепенно вокруг стали мелькать незнакомые, а оттого смутно враждебные дворы и переулки. В одном месте на них дурным голосом наорала ворона, в другом — огромный механизм обдал из вертикальной трубы горячей струей выхлопа. Одноглазый молчал и на Яшку не смотрел, а потом преподал урок настоящего коварства. Когда Яшка в очередной раз догнал его и сел рядом — на деревянную крышу детской песочницы, — Одноглазый прыгнул и ударил.

Целился в шею, но Яшка, несмотря на усталость и потерю ориентации, успел увернуться и отскочить. Расставил крылья, подпрыгнул, выдохнул:

— Ты чего?

— Уходи!

— Не уйду, — возразил Яшка, задыхаясь от гнева и обиды. — Ты знаешь хлебное место. Я тоже хочу хлеб.

Одноглазый ударил еще раз. Он был сильнее. И он, конечно, заранее подготовил атаку. Приберег силы, подгадал, рассчитал. Ждал, когда юный компаньон выдохнется и потеряет осторожность.

— Я изувечу тебя! — не своим голосом закричал Яшка. — Ты почти старик, твои раны заживают медленно, а мои — быстро! Я выбью тебе второй глаз! Ты ослабеешь и упадешь на землю, и тебя сожрет зверь! И тогда я заберу твою жену и твое гнездо!

Но Одноглазого не тронули оскорбления. Вернее, тронули, но он не отреагировал. Ему шел пятый год; он действительно готовился встретить старость и сейчас не стал расходовать драгоценную энергию на потасовку — лишь коротко хмыкнул, а потом снова ввинтился в серый ледяной воздух.

Они пересекли широкий громыхающий проспект, по которому неслись, гоня перед собой вихри снежной пыли, невероятных размеров машины. Потом долго продвигались через унылый заснеженный парк, где в одном месте росла рябина, а возле нее околачивалась целая толпа местных: на каждую мерзлую ягодку, добытую из ледяной толщи, приходилось по десять клювов, окрестность оглашала ругань, на двух чужаков едва не набросились и не отметелили, но Одноглазый заложил большой вираж и сразу повернулся хвостом к преследователям, и Яшка поспешил точно скопировать маневр. Пусть думают, что мы испугались, решает он. Пусть сражаются и скандалят меж собой. От рябиновых ягод зимой никто не отказывается — но мы с Одноглазым умнее.

Дальше была высокая желтая стена. Одноглазый сел, и Яшка, благоразумно держась в метре от него, увидел, что его партнер тяжело дышит и выглядит не столь сурово, как полчаса назад. Тоже устал, подумал Яшка. Тоже не железный. Такой же, как и я. Как все мы. Не хочет мерзнуть и умирать.

Бывает, приятным летним вечером найдешь где-нибудь кусок батона, наешься в компании приятелей, потом искупаешься в луже, всем коллективом, — и начинаются позы, жесты, многозначительные прыжки и выкрики. Каждый норовит изобразить непобедимого героя. Даже Старик — и тот корчит из себя альбатроса. Хотя сам давно летает только по прямой, на виражи сил не хватает. Все герои, когда тепло и хлеба вволю.

А ты попробуй — зимой, в трех километрах от собственного двора, на голодный желудок, сидя на гудящей стальной проволоке…

За забором — двор, полностью закатанный в асфальт. Снега нет. Пахнет человеческой едой. Скрипит дверь. Шаркая, выходит худой человек в грязной белой тужурке, вытаскивает ведро. В ведре — картофельные очистки, пшено и много хлеба, Яшка в подробностях видит куски и корки. Забыв про все, прыгает с проволоки. Крылья сами отгребают, хвост сам направляет тело, и глаза не видят ничего, кроме еды.