Последний из могикан, или Повествование о 1757 годе - Джеймс Фенимор Купер

Дункан знал, что ручные медведи часто живут у индейцев, и тоже спокойно следовал за своим спутником, предполагая, что это медведь — любимец племени. Гурон прошел мимо зверя, не теряя времени на дальнейшие наблюдения. Но Хейворд невольно оглядывался на медведя, боясь нападения сзади. Его беспокойство нисколько не уменьшилось, когда он увидел, что медведь бежит за ними по тропинке. Он хотел заговорить, но в эту минуту индеец, отворив дверь из древесной коры, вошел в пещеру, находившуюся и глубине горы.

Дункан шагнул вслед за ним, радуясь возможности поставить хотя бы легкую преграду между собой и медведем, как вдруг почувствовал, что дверь вырывают из его рук, и опять увидел косматую фигуру. Они находились теперь в узкой длинной галерее среди двух скал; уйти оттуда, не встретившись с животным, было невозможно. Молодой человек быстро шел вперед, стараясь держаться как можно ближе к своему проводнику. Медведь ревел время от времени, идя за ним, и раза два клал ему на плечи свои громадные лапы.

Трудно сказать, как долго выдержали бы нервы Хейворда, попавшего в такое необыкновенное положение, но, к счастью, перед глазами его замерцал слабый свет, и вскоре они дошли до места, откуда он исходил. Огромная пещера в глубине скалы была кое-как приспособлена для жилья. Перегородки были сделаны из камней, ветвей и древесной коры. Отверстия наверху помещений давали доступ дневному свету, а ничью жилища освещались кострами и факелами, которые сменяли дневной свет. Сюда гуроны складывали большую часть своих ценных вещей, общее достояние всего племени. Сюда же, как оказалось, была перенесена и больная женщина, которую считали жертвой сверхъестественных сил. Думали, что мучившему ее бесу будет труднее совершать свои нападении на нее через каменные стены, чем через крыши хижин, сделанные из ветвей. Помещение, в которое попали Дункан и его проводник, было целиком отведено для больной.

Проводник подошел к ложу больной; около нее стояло несколько женщин. Среди них Хейворд с удивлением увидел Давида.

Одного взгляда на больную было достаточно для мнимого врача, чтобы убедиться, что ее болезнь требует настоящих медицинских познаний. Она лежала как бы в параличе, равнодушная ко всему окружающему. Хейворд не испытывал чувства стыда, так как видел, что жизнь больной нисколько не зависит от успеха или неудачи его лечения. Легкие угрызения совести, которые он чувствовал раньше, сразу утихли, и он стал подготавливаться к выполнению своей роли. Однако Дункан заметил, что его предвосхитили и желают испробовать на больной могущество музыки.

Гамут в ту минуту, как вошли посетители, готовился излить свою душу в пении; подождав немного, он начал петь гимн, который мог бы произвести чудо, если бы только вера имела в данном случае какое-нибудь значение. Ему позволили допеть до конца, так как индейцы относились с уважением к его воображаемой помощи. Хейворд был очень рад этой отсрочке. Когда замирающие звуки гимна донеслись до слуха Хейворда, он невольно отскочил, услышав, что кто-то сзади него повторяет их замогильным голосом. Оглянувшись, он увидел, что косматое чудовище, сидя в тени пещеры, беспокойно и неуклюже раскачивается и повторяет тихим рычанием звуки гимна. Трудно описать впечатление, произведенное на Давида таким странным эхом. Глаза его широко раскрылись, голос внезапно пресекся от изумления… Под влиянием чувства, скорее похожего на страх, чем на удивление, он громко крикнул Хейворду: «Она близко и ждет вас!» — и стремительно выбежал из пещеры.

Миляга: А у вас роль Льва переписана? Вы мне теперь же ее дайте, а то у меня память очень туга на ученье.

Пигеа: Тут и учить-то нечего, и так сыграешь, тебе придется только рычать.

Шекспир. «Сон в летнюю ночь»

Эта сцена представляла собой странную смесь смешного с торжественным.

Животное продолжало раскачиваться, по-видимому нисколько не уставая, но его смешные попытки подражать мелодии, напеваемой Давидом, прекратились, лишь только последний покинул пещеру. Слова Гамута, брошенные им на родном языке, как показалось Дункану, имели тайный смысл, хотя ничто из окружающего не помогало обнаружить предмет его поисков. К ложу больной подошел вождь и дал знак удалиться женщинам, собравшимся толпой, чтобы посмотреть на искусство незнакомца. Женщины послушались безропотно, но неохотно. Когда замолкло эхо, разбуженное хлопнувшей в отдалении дверью, вождь указал на больную, которая была его дочерью, как оказалось впоследствии, и сказал:

— Пусть брат мой покажет свою силу.

Призванный так повелительно к исполнению принятой на себя роли, Хейворд с тревогой подумал, что малейшее колебание может оказаться опасным. Он постарался припомнить те своеобразные заклинания и странные обряды, которыми индейские колдуны прикрывают обыкновенно свое невежество и бессилие. Более чем вероятно, что в том состоянии смятения, в котором был Дункан, он мог тут же сделать какую-нибудь роковую ошибку, если бы грозный рев четвероногого не остановил его в самом начале. Три раза он возобновлял свои попытки и всякий раз встречал то же непонятное сопротивление, причем при каждом перерыве рев животного казался все более диким и грозным.

— Демоны ревнуют, — сказал гурон, — я ухожу. Брат, эта женщина — жена одного из моих самых храбрых воинов, поступи с ней справедливо… Тише, — сказал он раздраженному зверю, — я ухожу.

Дункан остался в странном, пустынном помещении наедине с беспомощной больной и опасным зверем. Последний прислушивался к движениям индейца с тем смышленым видом, которым отличаются медведи, пока новый звук эха не возвестил, что вождь вышел из пещеры. Тогда медведь повернулся, подошел, переваливаясь, к Дункану и сел против него в своей обычной позе.

Молодой человек оглянулся вокруг, ища орудия, чтобы отразить нападение, которого он ожидал.

Но настроение животного, по-видимому, внезапно изменилось. Он уже не ворчал, не выражал никаких других признаков гнева; все его громадное косматое тело тряслось как бы от какого-то странного внутреннего волнения, неуклюжими передними лапами он тер свою словно ухмыляющуюся морду. Хейворд не сводил глаз с медведя и вдруг увидел, как страшная голова упала набок и на ее месте появилось добродушное лицо разведчика.

— Тсс! — сказал осторожный житель лесов, прерывая восклицание Хейворда. — Негодяи бродят вокруг.

— Скажите, что означает этот маскарад и почему вы решились на такое отчаянное предприятие?

— Ах! Бывают случаи, когда приходится отложить в сторону и благоразумие и расчет, — ответил разведчик. — Но так как всякая история должна начинаться с начала, то я расскажу вам все по порядку. После того как мы расстались, я поместил коменданта и сагамора в старой хижине бобра; там они в большей безопасности от гуронов, чем в крепости Эдвард: северо-восточные индейцы продолжают почитать бобров, так как среди индейцев еще не завелись торговцы. Потом мы с Ункасом, как было уговорено, пошли к индейскому лагерю. Вы не видели Ункаса?

— Видел, к великому своему огорчению. Он взят в плен и приговорен к смерти. Казнь должна совершиться на рассвете.