Дамы сохраняют неподвижность - Чингиз Абдуллаев

Водитель кивнул, почти по-военному щелкнул каблуками и вышел из приемной. Очевидно, он раньше служил в армии либо во внутренних войсках.

– Входите, – сказала Лида, когда раздался звонок внутреннего селектора. Марина подошла к двери. Двое парней и Лида внимательно смотрели на нее. Она обернулась, увидела их напряженные лица и, толкнув дверь, вошла в кабинет.

В огромном кабинете Рашковский выглядел еще более внушительно, чем во время встречи в больнице. Взглянув на вошедшую, он поднялся со своего места и сделал несколько шагов по направлению к ней. Ей пришлось чуть ускорить свой шаг, чтобы не дать ему дойти до середины.

– Здравствуйте, – отрывисто сказал он, протягивая руку.

Она пожала его руку. Рукопожатие было достаточно крепким. Кудлин, сидевший за столиком, улыбался так, словно едва ли не сам произвел на свет Марину, чтобы привести ее в этот кабинет. Рашковский прошел к своему креслу, показав Чернышевой на стул напротив Кудлина.

– Вам, наверное, все уже сказали, – начал он, не теряя ни минуты на вступление, – о наших условиях и о ваших обязанностях у нас. – Она видела, как внимательно он ее изучает. Разглядывает ее лицо, фигуру, манеры.

– Мне все объяснили, – кивнула она.

– Не скрою, что мы перебрали много кандидатур, – продолжал Рашковский. – Мне нужен человек, который знал бы как минимум два языка и имел бы высшее гуманитарное образование. Вам придется бывать на приемах, ездить со мной на различные переговоры. Конфиденциальность и строгая дисциплина – обязательные условия. Зарплата у вас будет большая, но и налоги мы платим соответственно очень большие. Иначе нельзя, у нас и так большие неприятности с налоговыми службами.

– Я понимаю и это.

– О какой зарплате вы говорили с Мариной Владимировной? – спросил Рашковский, глядя на нее и даже не взглянув в сторону Кудлина.

– Я говорил о зарплате до десяти тысяч долларов, – пояснил Кудлин. Было очевидно, что он чувствует себя в присутствии шефа не так свободно, как раньше.

– Вы объяснили Марине Владимировне, что в эту сумму входят и командировочные, и премиальные? – спросил Рашковский, снова глядя только на нее.

– Конечно, – соврал Кудлин, – мы обо всем договорились.

– Тогда все в порядке. Вам уже показали ваш кабинет?

– Да, спасибо. Я все посмотрела.

– В таком случае вы все знаете. Для начала зарплата у вас будет порядка трех-четырех тысяч долларов. Я точно не помню, какие именно налоги с вас причитаются, но это где-то около половины. Кроме того, мы сразу откроем вам кредит на двадцать пять тысяч долларов, которые необходимо потратить вместе с нашим консультантом по одежде.

– Двадцать пять тысяч… – Она не поняла, о чем он говорит. Кудлин тревожно взглянул на Рашковского, но промолчал. Она тоже не стала ничего уточнять.

– Все прочие условия вам объяснит Леонид Дмитриевич, – добавил Рашковский и затем неожиданно спросил: – Вы давно знаете Елизавету Алексеевну?

– Добронравову? Давно, – кивнула она, изображая некоторое удивление.

– Она моя тетя, – пояснил Рашковский.

– Я этого не знала. Она меня вам рекомендовала?

– Нет. Мы сами на вас вышли. Она до сих пор не знает, что вы будете работать у нас.

– Мы знакомы уже много лет, – просто сказала она.

– Мне говорили, что вы опытный психолог. Кандидат наук, собираетесь защищать докторскую. Вам не жаль бросать науку?

– Пока не знаю, – чистосердечно призналась она, – еще не разобралась. Все так неожиданно…

– Ясно. – Он наконец посмотрел на Кудлина. По его глазам ничего нельзя было прочитать. Затем он вновь перевел взгляд на Чернышеву: – Вы согласны работать моим личным секретарем?

– Да, – она не стала кокетничать, понимая, что это сразу вызовет у него отторжение.

Ему понравился конкретный и четкий ответ. Он вспомнил об их встрече в больнице:

– Вы, кажется, любите Хемингуэя?

– Да. Это мой любимый писатель.

– Вы бывали в Чикаго?

– Нет, никогда.

– Я думаю, что мы будем вас оформлять на работу уже сегодня, – сказал Рашковский, вновь посмотрев на Кудлина. – Дело в том, что мы завтра уезжаем. Поэтому сегодня у вас будет очень много дел.

Она промолчала.

– Вы ничего не хотите мне сказать? – неожиданно спросил он. Очевидно, в дальнейшем ей придется привыкать к его неожиданным вопросам.

– Хочу, – вдруг неожиданно даже для самой себя сказала она.

Кудлин насторожился. Рашковский взглянул на нее с явным интересом.

– Если разрешите, я дам одну рекомендацию как психолог, – сказала она, прямо глядя в его немигающие серые глаза.

– Какую же?

Если сейчас она ошибется, ей уже не работать с ним. А если все сойдет нормально… На раздумья не было времени. Все, чему она училась много лет в разведке, спрессовалось в этот миг.

– Мне показали вашу галерею, – пояснила Марина, холодея от своей смелости.

– Она вам не понравилась? – Очевидно, это было его детище, и подобная наглость сильно его задела.

– Напротив. Очень понравилась. У вас потрясающая коллекция. Но мне кажется не совсем правильным, что вы разрешаете высокопоставленным сотрудникам вашего банка отбирать картины в свои кабинеты. Это не дает нужного эффекта. В кабинетах будут лучше смотреться гравюры либо копии. Оригиналы выглядят слишком вызывающе для такого солидного банка, как ваш. Лучше заново собрать туда все картины и сделать галерею доступной для всех.

Рашковский посмотрел на Кудлина в третий раз. В его глазах мелькнуло некоторое удивление, впрочем, перераставшее в удовлетворение. Она сказала нечто такое, что ему понравилось. Кудлин нахмурился. Видимо, он был автором идеи – раздавать собранные картины в кабинеты сотрудников. И очевидно, Рашковскому она не очень импонировала.

– Вот видишь, – сказал вдруг, улыбнувшись, Валентин Давидович, переходя на «ты» и показывая этим степень своего доверия новому сотруднику. – Я тебе всегда говорил, что такие картины в кабинетах – это ненужный купеческий выпендреж, а ты мне говорил о респекта-а-бельности. Вот видишь, и психолог так же считает.

– В английских банках висят подлинники, – мрачно парировал Кудлин.

– В английских банках есть вековые традиции, – вставила Марина, понимая, что ей не нужно наживать врага в лице Кудлина, – и вы правы, что там это выглядит респектабельно. Но в России иные стандарты. Извините, если я вмешалась не в свое дело. Но, повторяю, мне очень понравились ваши картины.

– Спасибо, – сказал явно довольный Рашковский. – Вы можете идти. Извините меня, еще одну минуту. Как к вам лучше обращаться – по имени-отчеству или только по имени?