В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен

С каждым взрывом весь дом, а вместе с ним и наш подвал, качался и вздрагивал. Стоял оглушительный грохот. Через некоторое время мы все стали похожими на привидений, обсыпанные побелкой с потолка и стен. Электричества в подвале не было. Наше убежище освещалось одной-единственной свечой, которая периодически гасла из-за воздушных потоков, возникавших при взрывах. Бомбы падали все ближе и ближе к нашему дому.

Я был единственным солдатом в подвале, и мне приходилось скрывать свои чувства. Я не привык пережидать авианалеты в столь замкнутом пространстве. Тем более, эта бомбардировка была такой сильной, что мне прежде не приходилось переживать ничего подобного даже на главной линии обороны. Там я, по крайней мере, был с оружием в руках и от меня требовалось немедленно действовать. А здесь мне оставалось только ждать и стараться спрятать свой страх. Чтобы отвлечься, я стал разносить людям, сидевшим в разных концах подвала, куски традиционных пасхальных куличей с маком, которыми они угощали друг друга. Хозяйки испекли их, чтобы праздновать Пасху. При виде куличей на лицах у многих появились слабые улыбки, но их глаза оставались наполненными смятением и испугом.

Мне хотелось как можно скорее покинуть подвал с его удушливой атмосферой, но я не мог этого сделать, поскольку по-прежнему все так же отчетливо был слышен свист падающих бомб и грохот взрывов. Затишье никак не наступало. Неожиданно и спонтанно находившиеся в подвале начали громко молиться:

— Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас грешных ныне и в час смерти нашей!..

Затем у кого-то из людей сдали нервы, и раздался крик:

— Придержите языки!

Воздух в подвале был наполнен строительной и меловой пылью. К этому примешивался острый смрад от взрывов, проникавший через вентиляционные отверстия. В результате дышать было практически нечем.

Наконец, я понял, что бомбардировка закончилась. Но поблизости все еще кружило несколько летевших на низкой высоте советских самолетов со стрелявшими во все стороны пулеметчиками. Через некоторое время я решился выглянуть наружу. Передо мною предстал умирающий город, в нескончаемой агонии дожидавшийся новой бомбардировки. Русские летчики чувствовали себя, как дома, в небе над Бреслау. В городе больше не было зенитных орудий и истребительной авиации. Трудно сказать точно, как долго продолжалась эта бомбардировка. Но, так или иначе, уже наступили сумерки. Однако из-за бушевавших пожаров было светло, почти как днем.

По пути назад в часть меня не покидало ощущение, что Бреслау превратился в одну гигантскую раскаленную кузницу. Даже идти я мог лишь по центру дороги. Языки пламени облизывали дома по обеим ее сторонам. Из-за этого мне постоянно приходилось делать зигзаги. Один из домов неожиданно обрушился прямо передо мной. Дорогу и меня самого тут же накрыло гигантское облако пыли. Во все стороны полетели мелкие камни, некоторые из которых упали на другой стороне улицы.

Через несколько часов на высокой, церковной колокольне зазвонил колокол. Но это не было обычным пасхальным ритуалом, ибо в действие колокол привели вовсе не звонари, а потоки горячего воздуха, порожденные охватившим город пожаром. Этот звон не возвещал счастливую Пасху, а был погребальным звоном.

Пожар не переставал бушевать, поскольку ветер раздувал его через выбитые окна домов, словно гигантскими кузнечными мехами. Искры и угольки поднимались вверх потоками раскаленного воздуха и оседали на крышах, становясь источником новых пожаров.

«Решающей битве» маршала Конева, казалось, не будет конца. Всю ночь мы слышали знакомый рев моторов «швейных машинок»[20], который невозможно спутать ни с чем другим. Кто сможет забыть эти русские бипланы? Они тоже внесли свой вклад в разрушение города и кружили над горящим Бреслау, сбрасывая новые бомбы и ведя пулеметный огонь трассирующими пулями. Русские хотели быть уверены, что силезская столица не встанет с колен.

На следующий день, 3 апреля, в боях за Бреслау наступило мрачное затишье. Воздух был наполнен гарью, часть зданий все еще продолжала гореть. И вдруг пошел дождь. После взрывов и пожаров Мать Природа начала решительно настаивать на своем. То там, то здесь из омытой дождем земли пробивались нетронутые войной тюльпаны и гиацинты, возвещавшие весну. Они цвели рядом с почерневшими, выгоревшими форситиями.

На рассвете как солдаты, так и мирные жители, вооружившись лопатами, граблями и тому подобными инструментами, приступили к работе, возбужденно ища под обломками живых и мертвых. Трупы заворачивали в покрывала, в шторы и даже в коричневую оберточную бумагу без церемоний и вне зависимости от того, кто это был: мужчина или женщина, офицер или рядовой. Некоторых даже заворачивали в флаги, если под рукой не было ничего другого подходящего.

Толпы жителей, уцелевших в перенесенном ими аду, сновали по городу в поисках новой крыши над головой. Некоторые из них на развалинах домов своих друзей или родственников натыкались на нацарапанные мелом на камнях записки о том, что те живы, и сообщавшие, где их теперь можно найти. Это приводило изнуренных людей в восторг, но случалось не слишком часто.

Мы спрашивали себя, почему русское Верховное командование применило такую тактику при штурме Бреслау? Ответ был прост. Город должен был стать примером для западных союзников. Примером того, что если русская пехота и танки не могут где-то достигнуть необходимого результата, то русская авиация все равно достигнет его с помощью ковровых бомбардировок. Бреслау должен был быть стерт с лица земли. Красная Армия отрезала пути спасения из Бреслау. Из города не мог сбежать ни человек, ни мышь. Именно это и было нужно русскому Верховному командованию. Уничтожить всех, кто был в городе, до последнего человека!

Русские заняли часть центра города. Но даже с сибирскими гвардейцами и огромным количеством отделений монгольских автоматчиков они не смогли сломить последних немецких защитников Бреслау. Решающая битва все еще не была окончена. Генерал Нихофф отмечал позднее, что два батальона полка СС «Бесслейн» заставили врага понести тяжелые потери, благодаря их отличной войсковой подготовке и, прежде всего, благодаря непоколебимой стойкости при отражении атак противника в пасхальные дни. Говоря об этом, генерал назвал и имена командиров тех батальонов. Это были капитаны Рогэ и Цицман, тот самый Цицман, связным которого я был в начале боев. Он был ранен во время русского штурма, пришедшегося на дни Пасхи.

Так или иначе, судьбе было угодно, чтобы неизбежный конец города был отсрочен. Это произошло благодаря тому, что один из советских офицеров слишком сильно поверил в свою удачу и, как говорят русские, полез на рожон. В результате его танк был захвачен вместе с ним самим. После этого в наших руках оказалась секретная карта русских, на которой территория города была разделена на сектора, обозначенные цифрами и буквами алфавита. С помощью этой карты специалисты, занимавшиеся радиоперехватом, всегда могли определить, в каких секторах будут проходить новые атаки русских. Услышав, что передовые отряды русских «продвинулись в сектора ХЗ и Б5», наши связисты тут же смотрели в карту и понимали, где именно находятся войска противника.