Любовь.ru. Любовь и смерть всегда вдвоем - Наталья Андреева

— Жадные все, — поморщился Стрельцов. -Войти бы ему минутой позже. Вроде, и машины не было слышно… Ну почему так, а? У Васьки трое детей, а у меня ни одного. И внуков нет. И не будет уже. И кому все это? А?

Он с тоской посмотрел в окно. Его владения радовали глаз ухоженностью. Высокий забор, малиновые крыши бани и беседки.

— Кому? Вы вот все говорите: расчетливый, жадный, — вздохнул Стрельцов. — А я понимаю, что в гроб все это не сложишь. Внуков хочу. Но своих, понимаете вы, своих? Не Васькино семя. А эта сучка молодая опять же, под Мишку норовила лечь. Я ж с ней мог поделиться. Ну, сколько бы ей дали? Адвокатов бы хороших нанял, скостили бы, сколько могли. Убийство в состоянии аффекта, до трех лет. Молодая, красивая, судьи бы ее пожалели. Мотив, опять же, подходящий для смягчения приговора: Мишка с ее матерью путался. Посидела бы немного и вышла. А могли и условно. Я ведь к ней привязался. Мы вроде и не чужие, я ее родителям жизнь поломал, — и Павел Петрович усмехнулся. — Из-за меня без отца росла. Может, поэтому и выросла такая сучка, — с неожиданной злостью сказал он.

— Но ведь это вы вырастили Михаила, — как можно мягче сказала Люба. — Он всегда считал вас отцом. И он был хорошим человеком…

— Нет! — закричал Павел Петрович. — Нет! Он — Васькин сын! Не мог Мишка быть хорошим, понятно вам?! Не мог. Дочка наркоманка и сынок слюнтяй — вот они, Васькины дети. И Мишка. Не человек — зверь. Хищник.

— Но он же вам помогал. И в делах, и деньгами.

— Я все признаю, — хрипло сказал Павел Петрович. — Слышите? Признаю. Что хотел — сделал. Легче не стало. А что срок хотел себе скостить, так это от слабости. Толку с того? Кончена жизнь. Ведите.

Когда они выходили из дома, Павел Петрович Стрельцов вдруг спросил:

— Что ж, все это Полинке теперь достанется? Дом, машины, деньги? Она, ведь, сучка, на развод подаст! Ведь имущество делить придется?

— Конечно.

— Значит, я ей на руку сыграл. Облагодетельствовал. Сначала я отнял, потом я же и дал. Что ж, значит, есть высший суд. Значит, все по справедливости. Ведите.

Свидетельницей на бракосочетании лучшей подруги Людмилы Самсоновой Любе приходилось бывать часто. Каждый раз, покупая пышный букет, она молитвенно складывала руки: «Дай Бог, чтоб последний!»

На этот раз розы они со Стасом выбирали вместе. Увидев ее в вечернем платье с блестками и в накинутом на плечи белом пиджаке, при макияже, капитан Самохвалов с чувством сказал:

— Эх, Любовь Александровна! Можешь же, когда захочешь!

— Значит, я не моль? — лукаво улыбнулась Люба и поправила выбившийся из прически локон.

— Ни-ни, боже мой!

— А ты, оказывается, очень интересный мужчина, — задумчиво сказала она. Самохвалов был в костюме и при галстуке, а не в джинсах и куртке, как обычно. Чисто выбрит, наодеколонен, светлые волосы приглажены. И вдруг Люба принялась хохотать: — С ума сойти! Сначала вступить с мужчиной в любовную связь, а через два месяца заметить, что он, оказывается, интересный!

— Хватит смеяться, сейчас молодые прибудут!

— У Сергея Иванова есть шанс передумать.

— Не у него, а у Апельсинчика. Подумаешь, сокровище! Я имею в виду Иванова.

— По-твоему, Люська — сокровище?

— А ты знаешь, какой она варит борщ? Конечно, сокровище! И еще с ней можно разговаривать о сексе.

— Стас! — ахнула Люба. — Она что, пыталась с тобой поговорить?

— Пыталась — это мягко сказано, — прищурился Самохвалов. — Мы обсуждали женские оргазмы.

— Убью вас обоих, — быстро сказала Люба и бросилась к подъехавшей машине.

Сияющая Люська выпорхнула из нее первой, следом вылез смущенный Сергей. Люба подумала, что еще успеет ее отругать. Невесту. Вот пусть сначала получит паспорт со штампом.

— Ну, как дела? — бодро спросила она у Сергея Иванова. — Не в обиде на меня?

— Нет, что вы! — рассмеялся он. — У нее борщ такой же вкусный, как у моей мамы!

— Вы все помешались на этом борще! -И Люба заметила, что Самохвалов скалит зубы.

Поймав ее взгляд, он подскочил, подставил руку кренделем:

— Прошу, мадам.

И добавил:

— А, знаешь, если бы мы впервые встретились где-нибудь в ресторане, и ты была бы одета в это платье, то наши отношения могли бы сложиться совсем по-другому.

— Ты думаешь, одежда и место действия имеют большое значение?

— Я думаю, что ты сегодня прекрасно выглядишь. — И, нагнувшись к самому ее ушку, он шепнул: — Я люблю тебя!

— Придумала! — засмеялась Люба. — Я все-таки придумала, как из тебя это вытащить! Надеть красивое платье и сделать прическу!

— Видишь, как просто, — вздохнул Самохвалов. — А вы, женщины, все чего-то мудрите.

— Ну, вы идете? — поторопила их Люська.

И заскакала по ступенькам. Следом важно шел Сергей Иванов.

Они представляли собой необычную пару. Люська была, вне всякого сомнения, самой пикантной невестой, а Сергей — самым красивым женихом.

«Вот, какого отхватила! — читалось во взгляде всех женщин, присутствовавших в этот день в загсе. — Как это она смогла? Такая?!»

Люба улыбалась. Если бы они еще знали про рыжего Петьку!

— Ой, ну, скорей бы! — стонала Люська. -Я вся чешусь от нервенной лихорадки!

— Почесать? — заботливо спросил жених.

— Позже, — выразительно посмотрела на него невеста и глянула на длинный конвейер брачующихся. Потом дернула суженого за рукав: -А с черного хода нельзя?

— Нет. Я хочу, чтобы все видели, как я тебя люблю. И как я счастлив, — серьезно сказал он. -И еще я хочу вынести тебя отсюда на руках.

— Все понятно, ты жену по весу выбирал, -и Люська покосилась на двух своих соседок, высоких, томных барышень, одетых в пышные белые платья. И заметила: — Нынче продукты не в дефиците. Вот они и дуют, молодежь. Взять хоть моего рыжего…

— Кажется, нас приглашают, — прислушалась Люба.

— Ну? — и Люська подмигнула жениху лихим голубым глазом. — Вперед, мой рыцарь?

— Достаются же такие мужчины таким вульгарным женщинам! — услышала Люба чей-то завистливый вздох. — И как ей удалось его охмурить?

Она еле сдержала улыбку. По части охмурить, всем вам надо брать уроки у Людмилы Самсоновой, через пять минут Ивановой, милые. И по части кулинарии тоже. Сегодня Люба была так счастлива за подругу!

Входя вслед за молодыми в зал, где заключались браки, она скрестила пальцы:

— Дай Бог, чтоб в последний раз! Дай Бог, чтоб в последний!