Азазель - Юсуф Зейдан

Я использовал все нужные снадобья и заснул непробудным сном. Уже несколько недель я не ночевал в келье, предпочитая свежий воздух библиотеки, а возможно, просто ленился перебираться в эту давящую узкую клеть.

Я проснулся на рассвете полный сил. Набрав из большой бочки, стоящей рядом с трапезной, ведро воды и немного нагрев ее на кухне, я вернулся в келью, запер дверь и принялся скоблить свою кожу мочалкой из жестких пальмовых волокон, чтобы полностью удалить остатки травяных протираний. А затем облачился в прекрасную церковную накидку, которую достал из ларца.

Увидев меня у церковных ворот, настоятель удивился.

— Монах Гипа нашел эликсир жизни, — посмеиваясь, сказал он. — Прошлой ночью ты был на волосок от смерти, а сегодня утром являешься двадцатилетним юношей!

Сконфузившись, я ответил:

— Так, господин мой, должны выглядеть доктора и поэты. Вчера меня задело твое замечание о том, что я плохо выгляжу…

Но настоятель уже входил в церковный притвор в окружении других монахов, готовясь совершить утреннюю молитву, поэтому только и успел мне ответить:

— Да благословит тебя Господь, Гипа, и да будешь ты подмогой братьям и больным твоим.

Когда меня, выходящего из большой церкви, увидел дьякон, он как-то лукаво усмехнулся, почему — я не понял, но и значения этому не придал. Голова была занята более важными вещами, чем гаданием над причинами его веселья. К полудню я и еще трое помогавших мне монахов прибрали в библиотеке. Мы расставили по местам разбросанные книги, приволокли длинную скамью, на которой было бы удобно сидеть певчим, и поставили ее справа от входа. Перед скамьей мы расположили два деревянных стула — один для певицы, второй для меня. Еще в противоположном от входа углу установили большой стол, а в другом углу — маленький столик, за которым я мог бы делать свои заметки или спать сидя. Внутри стало просторней, чище и как-то уютней.

Незадолго перед закатом один из прислужников настоятеля сообщил, что какие-то две женщины спрашивают меня. Я свернул нотную тетрадь и поднялся им навстречу. Какова же была моя радость, когда дверь открылась и на пороге появилась Марта, одетая в прекрасное платье. Ее сопровождала пожилая женщина лет шестидесяти. Не выказывая своего восторга, я пригласил их войти. Улыбающийся во весь рот служка продолжал стоять у двери, но вскоре удалился.

— Отец мой, это моя тетя, — начала Марта. — Вот уже несколько месяцев она жалуется на кашель, и никакие известные средства ей не помогают.

— Не надо волноваться, тетушка. В какое время тебя мучают приступы кашля?

— Ночью, а затем еще полдня. Когда начинаю кашлять, я чувствую какое-то стеснение в груди…

Я проверил у нее пульс, который был учащен, и обратил внимание, что она очень истощена. Тогда я попросил разрешения приложиться ухом к ее спине, чтобы прослушать дыхание. Опираясь на Марту, она подошла ко мне и развернулась. Я прижался щекой к ее спине так сильно, что почти вдавил в нее свое ухо. Марта все это время, улыбаясь, разглядывала меня. Я услышал хрипы, свидетельствовавшие, что в груди у пожилой женщины скопилась мокрота… Вылечить ее было несложно: нужно принимать теплый настой семян льна, перед сном ставить компресс, а также дышать ромашкой, заваренной известным способом. Я стал давать женщине наставления:

— Две недели тебе нельзя сидеть рядом с горящим очагом, чтобы от дыма не скапливалась в груди мокрота.

— Мы, отец мой, пока еще даже не привели очаг в порядок, мы всего два дня как обосновались здесь, по соседству с вами, а печь не работает.

— Значит, вы наши новые соседки… Я вижу вашу хижину из окна. Вы там одни живете?

— Да, отец мой, — одновременно ответили обе женщины.

Голос Марты был выше и красивей. Когда она сдвинула с лица платок, я увидел, что на ее губах играет робкая улыбка, подобная легкому дуновению ветерка во время жаркого лета…

В замешательстве я вскочил, сказав, что нужные семена хранятся у меня под столом, достал их и вознамерился вложить старухе в ладонь, но Марта протянула руку первой, поэтому выбора у меня не осталось. Случайно или намеренно, но она прикоснулась к моей ладони, и я почувствовал, как по руке побежали мурашки, и потом еще несколько дней ощущал это прикосновение. Я поинтересовался, есть ли у них ромашка, и Марта ответила утвердительно. Затем она обратилась к тетушке:

— Пойдем, я провожу тебя до дома, а потом вернусь сюда для занятия музыкой.

Женщины направились к выходу, а я провожал их глазами. Обливаясь холодным по́том, я опустился на стул не в силах двинуться с места… У дверей Марта обернулась и снова надвинула на лицо платок, скрывший ее прекрасную улыбку и глаза, искрящиеся лучистым светом.

Марта отсутствовала очень недолго. Вернувшись, она застала меня у ворот библиотеки сидящим на прямоугольном камне, вывороченном древним землетрясением. Ее приближение принесло какую-то тихую затаенную радость… Марта устроилась на соседнем камне и спросила своим чистым голоском:

— А что, мальчики еще не пришли?

— Я послал дьякона за ними. Видимо, их матерям трудно дается восхождение по холму. Они скоро явятся.

Я старался не смотреть на нее, уставившись в нотные листы, которые держал в руках, но это не помогало. Достав из кармана небольшое Евангелие, я сделал вид, что читаю, когда она вдруг произнесла:

— Отец мой, ты сегодня выглядишь как-то не так, как вчера.

— Да, новая одежда.

— Только одежда?

Я ничего не ответил на ее замечание, но оно обрадовало меня. Своего удовольствия я выказывать не стал и принялся размышлять над тем, как могут сложиться у меня отношения с этой новой соседкой, которая, как оказалось, была не только соседкой. Моя уединенность и обособленность в монастырских пределах нарушились еще тогда, когда я впервые услышал ее пение.

Я был смущен и встревожен. Попросив ее подождать, пока принесу еще какие-то бумаги, я намеренно встал и направился к библиотеке. Чувствуя спиной ее взгляд, я тем не менее даже не оглянулся, а только ускорил шаг. Захлопнув за собой дверь, я тут же запер ее на ключ, чтобы у этой женщины не возникло и мысли последовать за мной. Так я и стоял перед запертой дверью, пока вдалеке не послышались наконец детские голоса. Только после этого я открыл дверь и пригласил всех войти… Так начался первый урок пения. За ним последовал второй, третий… Теперь уж и не вспомню, сколько их было всего. Но что происходило во время этих занятий, я помню прекрасно и расскажу об этом.

Спустя две недели после начала наших уроков лютня наконец была доставлена в монастырь. Хор уже мог исполнять песни без музыки, поэтому я использовал инструмент совсем немного… В течение нескольких недель мальчики день ото дня совершенствовали свое исполнение, а пение Марты было безупречным с самого первого дня занятий. Иногда она исполняла и другие мои сочинения, которые мы не репетировали вместе с хором, так как приходила чуть раньше остальных. В последние дни занятия проходили в большой церкви в промежутке между заутреней и обедней, я имею в виду молитвы шестого и девятого часов. Однажды настоятель присутствовал на репетиции, и когда запела Марта, он уткнулся лбом в посох и заплакал от волнения, и даже когда закончилась репетиция и все разошлись, еще долго сидел, потупив взор. А встретившись со мной вечером в трапезной, одобрительно похлопал меня по плечу, не произнеся, правда, ни слова.