Интендант третьего ранга - Анатолий Дроздов

— Ильин поправился! — сказал Саломатин. — Уже не хромает. Просит отпустить его в округ к подпольщикам.

— Пусть едет! — махнул рукой Крайнев.

— Нужны документы и штатская одежда.

— На складе есть отрезы, пусть выберет, я знаю хорошего портного. Аусвайс выпишем на любую фамилию. Дам денег…

— Договорились! — сказал Саломатин и пошел к порогу. Крайнев вышел его провожать.

— Говорил — везучий на баб! — пробурчал комбат, вскакивая в седло. — Счастливчик!

— В этот раз не отбивал! — засмеялся Крайнев.

— В том-то и дело, — вздохнул Саломатин. — Я Настю не замечал. Теперь смотрю и не верю. Где глаза-то были? Расцвела, как подснежник в марте!

— Хорошие слова! — оценил Крайнев. — Не забудь! Девушкам понравятся.

— За вами, интендантами, не угонишься! — сказал Саломатин…

Много позже Крайнев не раз упрекал себя за эти месяцы бездействия. Вокруг гремела война, лилась кровь, гибли тысячи людей, а он затворился в деревне Долгий Мох, как на необитаемом острове, и наслаждался любовью, забыв обо всем. Умом Крайнев понимал: то, что случилось впоследствии, он все равно предотвратить не мог. Однако ум не всегда бывает в согласии с сердцем. Слишком страшной оказалась расплата.

В окно поскребли под утро. Крайнев проснулся и несколько мгновений настороженно прислушивался, ожидая, повторится ли странный звук. Не повторился. Зато послышалось, как завозился, гремя цепью, Полкан во дворе. Внезапно пес заскулил, и Крайнев, сунув босые ноги в сапоги, как был, в одном белье, выскочил наружу.

В предутренних сумерках он не сразу заметил скорчившуюся у стены фигурку. Подбежал, наклонился.

— Они знают, кто ты! — еле слышно прошептала Валентина Гавриловна. — Я ночь шла…

Крайнев поднял ее и на руках занес в дом.

— Разотри водкой! — велел проснувшейся Насте. — Дай внутрь! — И, даже не накинув шинель, побежал звать Семена.

Спустя несколько минут все сгрудились вокруг Валентины Гавриловны. Растирания, а всего более — полстакана самогона, принятого внутрь, помогли: женщина ожила. На побелевшем лице выскочили красные пятна, укрытая одеялами Валентина Гавриловна самостоятельно села и привалилась к стене.

— Как ты перестал ездить в Город, — стала рассказывать одевавшемуся Крайневу, — у немцев стало плохо с продуктами. Денщик коменданта Клаус повадился ездить по ближним деревням. Покупал или выменивал сало, масло, яйца. Русского он не знает, для переговоров брал свою шлюшку. Раз они заехали во Вдовск, и шлюшка увидела на улице Моню Иткина, — Валентина Гавриловна всхлипнула. — Его в Городе все знали — женский парикмахер…

Крайнев скрипнул зубами, понимая, что будет дальше. Он запретил евреям селиться близко к райцентру. От Города до Вдовска рукой подать. Моня слишком поверил в силу фальшивого аусвайса…

— Шлюшка сказала о Моне Клаусу, тот — Ланге. Немцы схватили Моню и его семью. Привезли в Город, стали пытать. Сначала Моню. Хотели знать, кто дал аусвайс. Били страшно, но Моня молчал. Тогда привели его детей, стали пытать на глазах отца. Лично Ланге. Моня откусил себе язык. Боже! — Валентина Гавриловна зарыдала. — Откусил и выплюнул прямо Ланге в лицо! Парикмахер! Маленький, тихий, вежливый… Никогда слова плохого не сказал… Кто мог думать! Ланге застрелил его и велел привести жену. Она не выдержала. Ее убили вместе с детьми… Ланге знает, что твоя настоящая фамилия Брагин, что ты интендант третьего ранга, а не Кернер…

— Об отряде Саломатина тоже знает? — спросил Крайнев, изо всех сил сохраняя спокойствие.

— Думаю, нет. Ланге говорил о твоей личной охране, считает, что в ней человек двадцать-тридцать. Но все равно вызвал из округа роту карателей. Литовцев — сами немцы грязные дела не любят. Сегодня утром они поедут «наказывать» за укрывательство евреев Вдовска. Завтра — Кривичи. Я, как узнала, сразу сюда! Днем из Города не выйти, дождалась, пока стемнеет. Ночь шла. Думала, не доберусь. Снег глубокий, мороз, волки в лесу воют… Уберег Господь…

— Присмотри за ней! — велел Крайнев Насте…

Вдвоем с Семеном они оседлали коней и помчались в Кривичи. Как ни погоняли лошадей, но затратили полчаса. Еще столько ушло, чтоб поднять по тревоге отряд Саломатина, собрать верховых коней и упряжные сани. План действий обсуждали на скаку. Отряд всадников, прибывший ко Вдовску первым, скует боем карателей. Затем подтянутся бойцы на санях… Они стегали коней, не жалея, но Крайнев, как и Саломатин, понимали: опоздали. Немцы начинают операции на рассвете, а отряд выехал засветло. До Вдовска более двадцати километров по засыпанной снегом дороге… Ясно было и другое: если все же успеют, то против роты обученных и отлично вооруженных карателей им не продержаться. Но хоть жители Вдовска успеют убежать. Пусть даже не все…

Они почувствовали запах гари еще на подъезде. По команде Саломатина отряд рассыпался по лесу, продираясь к Вдовску, сам комбат с Крайневым и Семеном продолжили скачку по дороге. Лес кончился внезапно, открыв Вдовск. Вернее, то, что от него осталось. Деревня догорала. Обрушившиеся срубы домов дотлевали, закопченные остовы печей торчали посреди пепелищ, как обезглавленные тела великанов.

Крайнев пришпорил немецкого жеребца и первым ворвался на улицу. И тут же натянул поводья. На обочине ничком лежал мальчик. Крайнев соскочил и перевернул безжизненное тело. Мальчику на вид было лет семь-восемь, видимо, он сбежал в суматохе, но пуля догнала…

Крайнев опустил начавшее коченеть тело на снег.

— Других убитых не видно! — сказал Саломатин, остановив коня. — Успели убежать?

— Они в домах, — хрипло сказал Крайнев. — Или в большом сарае. Немцы жгут людей заживо — такой у них порядок.

Подскакавшие бойцы Саломатина рассыпались по деревне, разыскивая уцелевших. Возвращались один за другим с застывшими лицами. Сам Крайнев к пепелищам не ходил, не смог. Последним прискакал Семен. Мешковато сполз с седла.

— Кум у меня здесь, — сказал, ни к кому не обращаясь. — Пятеро детей… Лежат на пепелище головешками… Тридцать дворов — и никого живого! Как это так? Как можно? Дети в чем провинились?..

— Фашисты! — буркнул Саломатин. — Давно надо было гарнизон разнести! Боялись некоторые…

— Завтра — Кривичи! — прервал Крайнев.

— Уведем людей в лес! — предложил Саломатин.

— Больше тысячи человек? Немцы сожгут Кривичи, где жить? До лета половина людей замерзнет или умрет с голоду. После Кривичей наступит очередь другой деревни… Весь район в лес? Бить их надо! До единого! Чтоб забыли дорогу!..

— В открытом бою не сдюжим! — вздохнул Саломатин. — Немецкая рота — две сотни человек, двенадцать пулеметов. Наверняка присоединится городской гарнизон: Кривичи — деревня большая, ротой не заблокируешь. У нас меньше сотни бойцов, а пулеметов три, считая два немецких, к которым по коробке патронов.