Быть бардом непросто - Дарья Ковальская

— Давай?

— Нет, — отвечаю глухо.

Еще немного, и я его все-таки прирежу. Зря Таичи сюда меня положила. Может, уйти? Выбить дверь и уйти.

— У меня нет друзей. Ни одного. А когда я пытаюсь с кем-нибудь подружиться — меня отправляют сюда.

— Мне нет до этого дела. Отвали, если жить охота.

— А ты такой же, как и я. И тоже никому не нужен. Давай будем дружить против всех?

Сажусь и оборачиваюсь. В глазах старика — такая надежда… Он и впрямь чокнутый.

— Иди. На. Свою. Постель. — В моем голосе — ненависть. Уши прижаты к голове. И чего он ко мне пристал:

— Не пугай их. Успокойся.

— Кого?!

— Их.

Смотрю на палату. Больные… никто не спит. Все с ужасом смотрят на меня, прячутся под одеялами и прислушиваются к разговору.

— А вам чего?! — встаю, отшвыривая одеяло, и подхожу к двери.

Кто-то скулит, кто-то начинает рыдать.

Дверь не открывается. Дубовая. Выбить не выбью, но хоть злость сорву.

Первый удар заставляет больных завизжать и сбиться в кучу. С третьего дверь чуть не срывается с петель.

Да что ж это такое:

— Эй! — Меня дергают за полу рубахи. Разворачиваюсь, выпускаю когти и замахиваюсь. Достал. Все достали…

На ладони старика лежит ключ, а он мигает своим глазом и жалко мне улыбается.

— На. Таичи оставила. Сказала, если захочешь уйти, — выпустить.

Рычу и отбираю ключ. На ладони старика остаются три алых полосы от когтей. Он прижимает ладонь к груди и отходит, охая и морщась.

Трекшест! Из-за моих попыток выбить дверь замок погнулся, и ключ теперь не вставить. Да что же это такое!

Швыряю ненужную железку на пол и снова бью по двери кулаком. Но слабее… гораздо слабее.

— Тебя кто-то сильно обидел, да?

Нет, этот старик — уникален. Он точно псих. Лезть к темному эльфу, когда он в таком состоянии, может только сумасшедший.

— Да. Меня бросил друг. Сказал, что такой, какой я есть, ему не нужен.

— Это плохой друг. Меня вот тоже бросили. Сказали, что я с прибабахом.

Смеюсь, чувствуя, как что-то катится по моим щекам. Ну да. Вот и я… с прибабахом. А сделать ничего не могу.

— Я тебя не брошу. Расскажи о нем.

— Не хочу.

— Тогда я расскажу о своем друге. У меня был замечательный друг.

Меня берут за руку и ведут обратно к кровати. Почему-то я даю себя увести. И даже даю усадить себя на кровать, слушаю его монотонный тихий голос, словно отрешившись от всего.

— Он был небольшим и лопоухим. А еще у него была зеленая кожа и много бородавок. Я нашел его случайно. Он жил в доме за печкой и постоянно таскал мое печенье со стола. Все думали, что это я таскаю печенье и ем по ночам. Но это был не я, а он. Но никто мне не верил. И тогда я решился его подкараулить.

В руки мне суют клизму и хлопают по плечу. Хмуро ее изучаю и швыряю в угол. Старик не расстраивается, идет к своей тумбочке и приносит пару слипшихся конфет, от которых так и веет древностью, он вручает их мне, поглаживая по плечу и ласково улыбаясь. Забавно то, что остальные больные тихо поскуливают, прячась под своими одеялами.

— И вот однажды я его увидел. Он был небольшим, юрким и очень любил печенье. Я дал ему сразу три! Неделю экономил, не ел — ему оставил. Он сначала убежал, но после вернулся, взял печенье и тоже меня оцарапал, прямо как ты. Недоверчивый был страшно.

Усмехаюсь. Это я-то недоверчивый? Он точно чокнутый.

— Его звали Горлу. Он был этот… как его. О! Фея!

— Гоблин.

— Нет, фея.

— Зеленая и с бородавками? — Смотрю на него, чуть склонив голову набок и изучая дряблую шею. Перерезать ее — так просто, что даже скучно. Зато он замолчит… Но не могу сделать это, я пацифист. Хотя… все течет и все меняется.

— Он сам сказал, что он — фея. Он много чего еще говорил. Мы каждую ночь общались. Только он не приходил, если у меня не было еды. Тогда он злился… А потом меня привезли сюда. И месяц меня не было дома. Я слишком много говорил о Горлу, и все заявили, что у меня с головой не все в порядке. А когда я вернулся… его уже не было. Я звал, звал, а его не было. Вот так вот. Ушел, наверное, туда, где печенья больше.

Смеюсь. Тихо, опустив голову на колено и не издавая ни звука. Какой бред я слушаю. И как меня угораздило-то? Должен был сейчас петь дебильную песню под окнами баронессы, а вместо этого сижу среди психов и слушаю рассказ о гоблине, который любит печенье. Бред.

Старик вздыхает и гладит меня по ноге. Я замираю, рефлекторно выпускаю когти. Ненавижу, когда дотрагиваются.

— Это ничего, что больно. Мне тоже было больно, но это пройдет. Через неделю, две, а может, через год, время лечит. Найдешь себе хорошего друга…

— Спасибо, не надо мне этого счастья. — Мой голос режет тишину на лоскуты. Закрываю глаза.

— Зря ты так. Друзья нужны. Или будет очень одиноко. Вот у меня нет друзей… но если ты хочешь, буду тебе хорошим другом. Я отдам тебе свое печенье, правда, оно надкусанное. Но больше у меня ничего нет.

— Не хочу.

— Тогда могу просто посидеть с тобой. До утра. Утром лекари придумают, как открыть дверь, чтобы покормить нас. Может, сладкого дадут. Но тут редко дают сладкое.

— Старик… Как тебя зовут?

— Кого? Меня? Э-э-э… Замис зовут. Да, точно, Замис…

— А я — Фтор.

— Я запомню. Хочешь, расскажу тебе сказку, Фтор? Я всегда мечтал, чтобы мне по ночам рассказывали сказки. Но никогда не получалось. А тебе могу рассказать. Я знаю их сотни.

— Валяй.

— Ну так вот… сказка!

Старик залезает на мою кровать с ногами и радостно накидывает одеяло на щуплые плечи. Я не возражаю.

— Жил-был домовой. Он страсть как любил сладости. И вот каждую ночь он выходил на охоту и забирал все сладости, которые находил в доме. Печенье, конфеты, даже сахар ел. Долго терпели его хозяева. Очень долго, а потом взяли и переехали. И остался домовой один. В большом пустом доме. Потом из этого дома сделали трактир. И в дом начали заезжать то одни, то другие люди, гномы или тролли. У них не было сладостей. Да и поесть-то не всегда было что. Домовой отощал, целыми днями сидел в своей каморке под полом и обижался на весь белый свет. Он думал, что никому не нужен, что его бросили. А потом как-то в этот дом заехали двое. Девушка и ее жених. Они были веселые, много смеялись и на ночь оставили на столе целую гору плюшек. Домовой все их перетащил к себе в каморку и съел столько, что даже живот заболел. Наутро люди удивились и начали искать сладости, но так ничего и не нашли. Следующей ночью все повторилось. Они снова оставили на столе плюшки, варенье и пару кусков мяса, прожаренного с чесноком.