Золото мертвых - Андрей Александрович Васильев

водил компанию с одной безответственной, хитрой и корыстной особой.

— В смысле — со мной? — уточнила Стелла, недобро прищурившись. — Он сам тебе такое сказал?

Ой, милая, хорошо, что ты не слышала разговор Карла Августовича с моем мамой в больнице.

— Ну мне кажется, что именно так это могло бы прозвучать, — решил все же не палить Шлюндта я. — Впрочем, не поручусь за истинность сего высказывания.

— Язык у тебя длинный-длинный, резать его можно долго-долго, — мечтательно произнесла ведьма, оперевшись на мое плечо. — Да, вот мне что скажи — ты правда собираешься выходить на работу?

— Правда, — подтвердил я.

— Зачем? — еле слышно шепнула мне на ухо девушка, причем сделала это так, что у меня мурашки по спине прошли, причем не от испуга. — У тебя и так все хорошо. Я уж молчу о том, что лето вовсю перевалило на вторую половину.

— Потом оно кончится, и наступит осень, — продолжил я ее слова. — И мы с тобой пойдем в лес, независимо от того, насколько успешно будет выполнен урок Полоза. Может, мы оттуда вернемся, может — нет. Но если все-таки нас до смерти гадюки не закусают, то жизнь продолжится. Для тебя — твоя, для меня — моя. Моя старая привычная жизнь, в которой нет ведьм, вурдалаков и кладов, зато есть трудовые будни. И если я потеряю работу, то что кушать стану? У меня специальность такая, при которой новое место просто так не найдешь.

— Ничего ты до сих пор не понял, Валера Швецов из Москвы, — снова потрепала меня по голове ведьма. — Ничегошеньки. Не будет никакого…

Ее перебил телефон, я глянул на экран, прислонил указательный палец к губам, давая понять, что кое-кому следует прервать свои речи, и нажал кругляш с зеленой трубкой.

Глава шестнадцатая

— Не сочти мой тон менторским, Валерий, но я не могу не заметить, что в той науке, которой ты и я служим, крайне важны именно мелкие детали, — сообщил мне Шлюндт. По его интонациям мне сразу стало ясно, что он нашел ответ на вопрос. — Казалось бы, — какой пустяк — огонь? Ну что-то где-то когда-то сгорело. Ан нет, именно он и стал ключом к замку Времени.

— Красиво сказали, — похвалил его я. — Отличная метафора!

— Да? — немного тщеславно переспросил антиквар. — Мне тоже нравится.

— Так кто это? — поторопил его я. — Имя, Карл Августович, имя!

— Там к тебе гравюра должна была прийти, с помощью этой… Как ее… Викентий, ты точно отправил Валере на телефон то, что я велел?

Кто-то на заднем плане подтвердил, что да, отправил.

Смартфон пискнул, сообщая, что на него пришло послание.

— Ага, что-то пришло, — подтвердил я. — Сейчас гляну.

В сообщении обнаружился портрет миловидной девушки с острым носиком, она очаровательно улыбалась, глядя на меня с экрана.

— Елки-палки, — пробормотал я, поднося трубку к уху. — Она. Точно она. Правда, без ленты и в другом платье, но это уже нюансы.

— Вот и славно! — проворковал Шлюндт. — Кстати — не расстраивайся, что ты ее не узнал. Эта принцесса в России ни разу не бывала, потому ничего тебе о ней в институте, скорее всего, не рассказывали. Хотя, ради правды, история ее жизни крайне интересна, я бы сказал — драматична. Большая любовь, разбитые мечты, трагическая гибель — вот что ссудила судьба этой красивой и гордой женщине.

— Прямо как аннотацию к любовному роману зачитали, — пошутил я.

— Жизнь, мой юный друг, сочиняет такие истории, до которых ни один писатель не додумается, — назидательно произнес антиквар. — Так вот, Валера, ты ищешь подвеску, которую некогда Людвиг Отто Фридрих Вильгельм Баварский, в ту пору наследный принц, а позднее король Баварии, подарил своей возлюбленной Софии Шарлотте Августе, принцессе Баварской, впоследствии герцогине Алансонской и Орлеанской.

— Вот сейчас непонятно, — признался я. — Он Баварский, и она Баварская. Нет, понятно, что это Европа, там нынче мужики на резиновых женщинах и фикусах женятся, да и раньше, я думаю, там нравы были еще те, но все равно как-то странно. Августейший персоны ведь?

— Звучит немного парадоксально, но ничего удивительного, между тем, в этом нет, — пояснил антиквар. — Они, разумеется, в каком-то колене были родней, как и большинство представителей венценосных европейских семей, но очень-очень дальней. Скажем так — их любви это помешать не могло, и возможному браку — тоже. На пути молодых людей встала куда более страшная сила, носящая имя «политика», вот она-то все и разрушила. И все, что осталось от того чувства — подвеска, которую ты ищешь. Наверняка были еще письма, но, полагаю, София Шарлотта их сожгла незадолго до своего брака с Фердинандом Алансонским, как, собственно, и Людвиг Второй уничтожил послания той, кого любил. Знаешь, благодаря Андерсену и прочим сказочникам европейские принцессы часто воспринимаются как не очень далекие существа, а между тем это были особы с безукоризненными манерами и невероятным понятием о чести и добродетели, к тому же отменно образованные. Впрочем, София Шарлотта все же допустила одну ошибку в юности, и кое-какие ее письма все же попали в печать, но публикация сия случилась относительно недавно, лет сорок назад. Впрочем, к нашему делу это не относится.

— А почему огонь? — наконец смог я вставить слово в его монолог.

— Потому что герцогиня погибла на пожаре, причем обгорела так, что ее только по зубам и опознали, — сообщил мне антиквар. — Случилось это в 1897 году, спустя несколько месяцев после того, как София Шарлотта отпраздновала свое пятидесятилетие. Знаменитый парижский пожар на благотворительном базаре, про него потом много писали в газетах и даже в бульварных романах. Во-первых, народу там заживо сгорело много, более ста человек, во-вторых, среди погибших имелись очень значимые персоны, иные даже не уступали в родовитости нашей персоналии. Еще в том огне погибла Камиль Моро-Нелатон, чья звезда в тот момент горела очень ярко, а после смерти засияла еще сильнее. Ты же знаешь, о ком я говорю?

— Знаю, — с гордостью заявил я, чем, похоже, изрядно удивил Шлюндта. — Это художница, я ее работы видел в музее. Меня мама в него водила.

— Мой поклон Марине Леонидовне передай при случае, — чинно попросил меня антиквар. — Она хорошо тебя воспитала, мой мальчик.

Стелла, как всегда держащая ушки на макушке, тут же насторожилась и, как мне показалось, сделала какие-то выводы из услышанного.

— Вот мне что непонятно, — решил я увести разговор в другую, более полезную мне сторону. — Если София Шарлотта так обгорела, то каким образом уцелела подвеска? Она должна была расплавиться. А если этой подвески при ней не было, почему она приняла в