Римский карнавал - Виктория Холт

— Ты хочешь скорее вернуться в Пезаро?

— Я счастлив быть там, где мой господин, мадонна.

— А если бы тебе выпала возможность выбрать самому?

— Пезаро мой дом, и каждый скучает по дому.

Она кивнула и продолжала говорить о Пезаро. Она прикидывала: он сбит с толку, этот добрый мальчик, но я не должна останавливаться, даже если он заподозрит меня в желании сделать его своим любовником.

Джироламо принес стул, на который она указала. Он выглядел все более растерянным, словно пытался понять, как бы ему, самому преданному слуге своего господина, отвергнуть ее. Наконец, она услышала звуки, которых ждала, и с огромным облегчением, вскочив со стула, воскликнула:

— Джироламо, сюда идет мой брат!

— Я должен немедленно уйти, — ответил встревоженный юноша.

— Подожди! Если ты выйдешь через дверь, он увидит тебя, а ему вряд ли это понравится.

Какой страх внушал Чезаре! Молодой человек побледнел, его тревога переросла в ужас.

— О мадонна, что же мне делать? — пробормотал он.

— Я спрячу тебя здесь. Быстро! Спрячься за этим занавесом. Если ты будешь стоять абсолютно тихо, тебя не найдут. Но умоляю, стой как можно спокойнее, не шевелись, а то если мой брат обнаружит тебя у меня в комнате…

— Я не шелохнусь, синьора.

— У тебя зубы стучат. Я вижу, ты понимаешь, в каком опасном положении мы с тобой оказались. Мой брат не любит, когда я приглашаю к себе молодых людей на правах друзей. О, Джироламо, будь осторожен!

Говоря все это, она подталкивала его к занавесу. Спрятав его, она с удовлетворением посмотрела на свою работу — камердинера совершенно не было видно.

Потом она поспешно села на стул, приняв задумчивый вид. Чезаре вошел в комнату.

— Лукреция, дорогая моя. — Он взял ее за руки и нежно поцеловал. На лице его играла улыбка. — Вижу, что ты ждала меня и постаралась, чтобы никто не помешал нам.

— Ты ведь хотел поговорить со мной, Чезаре?

— Вчера вечером разговаривать на улице было небезопасно, сестра. — Он подошел к окну и посмотрел на улицу. — Гуляние еще продолжается. Многие в карнавальных костюмах. Джованни Сфорца пошел прогуляться или хандрит, сидя у себя и вспоминая свой любимый унылый Пезаро?

— Вспоминает о Пезаро, — ответила девушка.

— Пусть вспоминает, пока может, — мрачно сказал Чезаре. — Недолго ему осталось вспоминать. Он заслуживает смерти за то, что согласится жениться на моей любимой сестре.

— Бедный Джованни, ведь его заставили.

— Ты стремишься к свободе, дорогая моя, а я — самый заботливый брат на свете. И хочу сделать для тебя все, чего ты желаешь.

— Ты и так делаешь, Чезаре. Когда ты рядом со мной, я счастлива.

Чезаре принялся расхаживать по комнате.

— Отец и я вначале не посвящали тебя в наши планы. Потому что ты молода и нежна. Ты всегда заступалась за самого ничтожного раба, которому угрожало наказание. Может, подумали мы, ты станешь защищать своего мужа. Но мы уверены, что тебе хочется избавиться от него не меньше, чем нам хочется избавить тебя от него.

— Что вы собираетесь сделать? — медленно проговорила Лукреция.

— Убрать его.

— Ты хочешь сказать — убить?

— Какая тебе разница, как мы это сделаем, милая. Совсем скоро он перестанет тебе докучать.

— Когда вы планируете сделать дело?

— В ближайшие дни.

— Вы пригласите его на банкет или… или случится так, что он встретит разбойников в темном переулке около Тибра?

— У нашего бедняжки Сфорца есть друзья, — ответил Чезаре, — поэтому я думаю, что ему больше подойдет банкет.

— Чезаре, поговаривают о яде, который вы используете, — кантарелла. Правда, что секрет этого яда известен только отцу и тебе и что вы можете не просто отравить человека, но и точно высчитать день и час его смерти?

— У тебя неглупый брат, Лукреция. Тебе приятно будет услышать, что он готов предоставить в твое распоряжение все свое искусство?

— Я знаю, что ты готов сделать все на свете, — ответила девушка. Она подошла к окну. — О Чезаре, — продолжала она, — мне так хочется пойти прогуляться. Я мечтаю окунуться в праздничную атмосферу города, как вчера. Давай поедем на Монте Марио, как прежде, помнишь? Давай поедем прямо сейчас.

Он подошел к сестре и положил ей руки на плечи.

— Ты хочешь ощутить на своем лице дыхание ветра, — сказал он. — Ты хочешь сказать, что свобода — бесценный дар, который может предложить человеку жизнь, и скоро ты ее получишь!

— Как хорошо ты меня понимаешь, — заметила Лукреция. — Пойдем, мне хочется пойти прямо сейчас.

Только когда они вышли из дворца, она свободно вздохнула. Она сама удивилась, как умно удалось ей провести разговор и как хорошо она справилась со своей ролью.

Каждую минуту она боялась, что брат обнаружит в ее комнате постороннего. Еще ужаснее была неотступная мысль: Чезаре, мой дорогой и горячо любимый брат, я предаю тебя.

Джироламо выпутался из занавеси и поспешил к хозяину. Он едва дышал, умоляя Джованни Сфорца принять его лично.

— Господин, — заикаясь, выговорил он, как только они остались одни. — Мадонна Лукреция велела послать за мной, не знаю почему, может, она хотела что-то передать вам, но в то время, когда я был у нее, приехал Чезаре Борджиа, и госпожа спрятала меня, испугавшись его гнева, у себя в комнате за занавесом. Так я узнал, что он и папа планируют вас убить.

Глаза Джованни расширились от ужаса.

— Я так и думал.

— Синьор, сейчас не время медлить. Мы должны немедленно покинуть Рим.

— Ты прав. Иди приготовь самых быстрых коней, какие только есть. Мы сейчас едем в Пезаро. Только там мы окажемся в безопасности, подальше от моих коварных родственников.

Джироламо выполнил распоряжение, и менее чем через полчаса после того как камердинер услышал разговор Лукреции с Чезаре, Сфорца и его слуга галопом мчались прочь из Рима.

Папу и Чезаре расстроил побег Сфорца. В Риме люди шепотом передавали друг другу новость, что Джованни бежал, опасаясь кинжала или кубка с ядом, который приготовили для него Борджиа.

— Пусть не думает, что ему удалось спастись, — бушевал Чезаре.

Александр сохранял уравновешенность.

— Успокойся, сын мой, — сказал он. — Единственное, что должно нас волновать, — это то, чтобы вынудить его расстаться с твоей сестрой. Теперь опасно следовать намеченному плану. У нас остался только один законный путь. Мне он не по душе. Как служителю культа, мне он кажется отвратительным. Другой был бы куда более убедительным. Боюсь, Чезаре, что остался лишь развод.