Седьмая печать - Сергей Зайцев

Охлобыстин с интересом ощупывал свой, как выяснилось (ибо прежде он никогда этого не делал — разве что в совсем зелёном детстве, когда, лёжа в люльке при дремлющей мамке или няньке, обследовал шаловливыми ручонками своё тело), удивительно маленький череп.

Н-да!.. А то, что кто-то будто благородный и весь из себя будто добродетельный уважает свою персону — так это он сильно ошибается, это он себе большие авансы выдаёт. Потому что себя, подлеца, не знает. А Охлобыстин знавал всяких, видывал в разных видах и позах и благородных, и добродетельных — по долгу службы знавал и видывал. Сегодня такой в роскоши купается, надев мантию, судит других, для других тон задаёт, законы пишет, установления диктует, положения измышляет, загибает параграфы, а завтра — он уж в полном дерьме и в неглиже, понятно, и воплей его, доносящихся из вонючей бочки золотаря, никто не слышит. О тех же, что с чёрными пятками, нечего и говорить; сплошь подлецы, живущие от низкого искательства.

Он всё ощупывал себе голову.

Может, это от формы черепа зависит, что все подлецы? Если бы форма не была такая круглая, может, люди и не были бы все такими обтекаемыми подлецами?..

Глядя на Генриха и думая обо всём этом, о безмерной человеческой подлости, Охлобыстин даже расстроился. Хотя ему расстраиваться вроде бы не следовало, ибо про себя он отлично знал, что происходит из подлого рода-племени, и что нрава он был подлого, и устремлений подлых, и что... да что много говорить — кругом он был подлец, и потому иллюзий на свой счёт давно не строил. Ему бы радоваться, что не один он такой.

Но хотелось же человеку хоть во что-то верить.

адежда дёргала за шнурок, колокольчик весёлым и громким звоном заливался в прихожей, а Бертолетов всё не открывал. Надя подумала: может, Митя сидит у себя в секретной комнате и не слышит. Но у них было договорено, он должен был ждать её в это время, должен был открыть. И она всё дёргала за шнурок. Колокольчик же за дверью как будто насмехался над ней. Придумывая разные обстоятельства — почему бы Мите сейчас не оказаться дома, — Надежда намеревалась уже уходить и оставила шнурок в покое. Тут ей послышался некий шорох за дверью. Митя всё же был дома. Замешкался Митя и сейчас откроет. Но Бертолетов не открывал. Надежда снова дёрнула за шнурок. Колокольчик прозвонил вызывающе-насмешливо. И опять безрезультатно...

Появились тревожные мысли: Митя, не иначе, заболел, у него жар, и он не может подняться с постели; или хуже того: Митя ранен и лежит теперь, умирающий, по ту сторону двери... в любом случае Митя нуждается в помощи, в её помощи. И немедленно нуждается.

Надя рукой постучала в дверь:

— Митя! Ты здесь?..

Тогда шорох повторился, дверь тихонько приоткрылась. Бертолетов, совершенно здоровый, выглянул в образовавшуюся щель:

— Заходи быстро!.. — он почему-то сказал это шёпотом.

Когда Надежда, недоумённо взирая на него, не понимая его поведения, вошла, он беззвучно закрыл за ней дверь и метнулся на кухню; украдкой из-за занавески минут пять оглядывал улицу.

— Митя, что происходит? — Надя не узнавала его. — Ты скрываешься от кого-то?

Он приложил палец к губам, всё оглядывая пространство перед подъездом:

— Тс-с-с!.. — глаза его лихорадочно блестели. — Ты не заметила ничего необычного? Может, кто-то шёл за тобой? Может, кто-то не раз попался навстречу? Лицо какое-нибудь знакомое... Слежку я имею в виду.

— Нет. Не заметила я никакой слежки. А что?

Он отошёл наконец от окна:

— Арестован Вадим Бегаев.

— Кто такой Бегаев? Я не знаю.

— Не знаешь. Это верно, — он увлёк её подальше от окна. — Я вообще стараюсь поменьше открывать тебе секретов. Так спокойнее... и тебе, и мне. А Бегаев — это один из нашего кружка. Самый молодой, самый неопытный. Кто-то привёл его с полгода назад... на беду.

И Бертолетов рассказал, что Вадим Бегаев задержан второго дня жандармами. Пойман с поличным — на распространении литературы подрывного характера — прокламаций, «листков», подпольно издаваемых журналов, брошюр. Да так глупо попался!.. Предложил брошюрку... филёру. Не заметил слежки и тому филёру, что за ним следил, брошюрку же и предложил; не смог отличить его от простого обывателя. Филёр, конечно, брошюрку взял, полистал и просил принести ещё — для сослуживцев, дескать. Ну, этот дурень зелёный и обрадовался. Целую сумку брошюр ему притащил. Здесь его и взяли.

— Теперь все кружковцы весьма опасаются... да просто уверены... что Бегаев по неопытности испугается или, простодушный, доверчивый, поведётся на какую-нибудь хитрость и сдаст жандармам весь кружок, а там — ни в чём нельзя быть уверенным — ниточка потянется, и вся организация может рухнуть. Ну, конечно же: кто-то слабый найдётся, как это бывает в таких случаях... — Бертолетов тревожно оглядывался на окно. — Ожидают: не сегодня, так завтра начнутся повальные аресты. Велено: кто на квартире у Соркиной бывал, кого Бегаев в лицо видел, — тихо сидеть по домам и никому дверь не открывать; а у кого есть возможность — вообще из Питера временно съехать. Шла бы ты, Надя, от греха домой...

— Тебе опасаться нечего, — успокоила Надежда. — Ты же на той квартире был редкий гость. И Бегаев тебя, возможно, не видел. А если и видел разок, то лицо уже забыл.

Митя покачал головой:

— Я его из оцепления выводил. Помнишь?.. Осенью, из дворика академии. Их несколько человек было. Он меня хорошо запомнил, не сомневайся. Он больше других испуган был; а когда человек испуган, он всё очень крепко помнит.

...Подпольщикам стало известно, что сейчас Бегаев содержится в Доме предварительного заключения и что первые беседы с ним уже провели, но он пока никого не выдал, всё валил на вымышленного кузена, который будто бы и привёз ему брошюры из Берна, а сам опять уехал в Берн и вернётся не ранее чем через полгода. Но беглый опрос сменился допросами, и скоро обман Бегаева, конечно, всплывёт: сыскари и дознаватели всё сказанное им проверят и перепроверят, поднимут метрики, увидят, что никакого кузена, тем более в Берне, у него нет, и начнут допрашивать его всерьёз, возьмут в оборот. Была и очень худая весть: допросы Бегаева вроде бы будет вести сам подполковник Ахтырцев-Беклемишев. Ничего хорошего от этого ждать не приходилось. Затейливый, изощрённый ум последнего, умеющий придумывать ловушки, хорошо был известен. И потому...

Готовились к худшему: несчастного Бегаева подполковник Ахтырцев-Беклемишев, хитрый лис, проведёт и выведет. Куда же выведет? В иуды, разумеется!..

одполковник, человек достаточно грузный, тяжело, устало откинулся на спинку казённого скрипучего стула, положил перед собой на шаткий стол кожаную папку с тиснёным золотым гербом.