Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Молотов настоял на том, чтобы исключить спорные пункты. Одно из его возражений было сходно с тем, которое американское и британское правительства выдвинули в отношении Италии: усилия политиков могли бы помешать военным действиям. Другое затрагивало суть вопроса: являлась ли коалиция единым целым, или это были две части целого? Получалось, к примеру, что советским вооруженным силам должно быть позволено принять участие в оккупации областей, захваченных американскими и британскими войсками, таких, как Голландия, Бельгия и Франция, и что американским и британским вооруженным силам следует предоставить подобные права в возвращенных районах, граничащих с Советским Союзом. Столкнувшись с таким серьезным вопросом, все согласились опустить этот пункт декларации.

В первоначальной редакции американцев пятый пункт звучал следующим образом: «С целью поддержания мира и безопасности во всем мире рассматривается вопрос восстановления законности, порядка и введения системы общей безопасности; для объединения совместных усилий мы будем консультироваться друг с другом и, при определенных обстоятельствах, с другими членами Объединенных Наций. Мы будем консультироваться и действовать сообща от лица содружества наций» (курсив автора).

Идеи объяснил, что это может быть воспринято как диктатура четырех держав, и британские доминионы, в особенности Канада, будут категорически возражать. В этот пункт были внесены поправки, чтобы избежать возможной негативной реакции.

Незначительному обсуждению подвергся шестой пункт декларации. В первоначальной редакции американцев он звучал следующим образом: «После прекращения военных действий мы не собираемся использовать военные силы на территории других стран, за исключением целей, предусмотренных этой декларацией, и после совместных консультаций и принятия соглашения» (курсив автора).

Эта формулировка была связана со спорами между британским и советским правительствами, должны ли они дать друг другу обещание не вступать ни в какие соглашения с малыми европейскими странами, не посоветовавшись предварительно друг с другом и не придя к соглашению, и была напрямую связана с предстоящим советско-чешским договором. Возник спорный вопрос, должно ли советское правительство сохранить неограниченную возможность для вступления в особые отношения с соседними странами, куда направлялась его армия.

Молотов соглашался на консультации перед вступлением в такие соглашения, но не хотел подчиняться запрету на действия. В защиту собственной позиции Молотов перечислил существующие британские и советские соглашения, предоставляющие право отправлять в другие страны и оставлять на их территории свои вооруженные силы. Хэлл на все попытки Идена и Молотова выяснить его мнение по этому вопросу отвечал что-то бессвязное. Так и не придя к общему мнению, остановились на проведении консультаций. Идеи усиленно пытался дополнить этот пункт декларации отдельным примечанием о том, что собравшиеся в Москве представители трех правительств согласились на время войны воздерживаться от заключения любых соглашений с малыми государствами, кроме как с общего согласия. Идеи убеждал, что это условие позволит избежать борьбы за особое положение. Но советское правительство не согласилось с его предложением.

Хэлл не пытался открыто связать декларацию с вопросом в отношении границ. Не составляло труда понять, почему Молотов хотел оставить этот вопрос так, как есть. Советское правительство заявляло опять и опять, что рассматривает свои восточные границы как окончательные и эта позиция не должна оспариваться. Более того, текст декларации предоставлял советскому правительству возможность впоследствии свободно предъявлять любые территориальные претензии. Но хотя Сталин и Молотов могли думать именно так, ни Хэлл, ни Иден не расценивали их право выбора в качестве уступки, ни в отношении уже известных требований, ни тех, что еще, возможно, будут предъявлены. Похоже, Хэлл был убежден, что декларация обязала своих создателей сообща заниматься урегулированием проблем, хотя довольно трудно найти объяснение для подобного умозаключения. Единственным основанием, похоже, были косвенная ссылка во вступлении Атлантической хартии и два первых пункта этого заявления, подписанного Советским Союзом в следующей редакции: «Первое, наши страны не стремятся ни к каким соглашениям, ни к территориальным, ни к прочим; второе, мы не желаем никаких территориальных изменений, не согласованных со свободно выраженными пожеланиями людей, которых они затрагивают». Советское правительство пошло на уступку, когда 24 сентября 1941 года согласилось с принципами, заложенными в хартии: «Принимая во внимание, что практическое применение принципов находится в зависимости от обстоятельств, потребностей и исторических особенностей государств, советское правительство заявляет, что соответствующее применение принципов обеспечит наиболее активную поддержку части правительства и народа Советского Союза».

Хэлл, вероятно, не признал, что текст декларации не отвечал его намерениям.

В отличие от преимуществ, связанных с сотрудничеством, которые Хэлл изложил Сталину и Молотову, предостережения касательно независимости действий давали понять, что требуется соблюдать осторожность при рассмотрении некоторых вопросов, например вопроса границ. Хэлл попытался таким способом передать свою мысль, не облекая ее в конкретные выражения.

Неопределенность в этом вопросе позволила легко договориться по другим проблемам, военным и политическим. Но отсутствие взаимопонимания опустошало.

Молотов, до того как согласился считать Китай одним из создателей декларации, чинил довольно много помех и утих только после тонких намеков, что если он не уступит американскому правительству, то не сможет продолжить дальнейшее сотрудничество. Молотов утверждал, что Китай настолько слаб и зависим, как показала его неудача с выдворением Японии, что это не дает ему права на столь значительное положение и он не вправе наравне с остальными участвовать в создании декларации. Молотов также заявил, что, поскольку Китай не проявляет интереса к европейским делам, его появление в качестве автора проекта может сделать декларацию менее значимой для европейских государств.

Хэлл приложил все силы, чтобы добиться согласия со стороны Советского Союза. Он стремился поддержать правительство и народ Китая, чтобы придать им мужества в борьбе. Он надеялся, что если Советский Союз и Китай объединятся, разрабатывая общие правила для будущего мира, то смогут мирным путем уладить и собственные разногласия. Хэлл выдвигал все новые доводы, которые могли послужить оправданием его решения относительно Китая.

В частной беседе с Молотовым он зашел довольно далеко, заявив, что полагает, будто с американской точки зрения ни в коем случае нельзя пренебречь Китаем. Если это произойдет, то, по всей вероятности, они получат, заявил Хэлл, «…ужасающие последствия, политические и военные, в Тихоокеанском регионе. А тогда, для сохранения стабильности в этом регионе, моему правительству придется предпринять определенные действия». Кроме того, если Китай будет обойден, общественность Америки придет к мнению, что в Москве американское правительство объединилось с советским для того, чтобы не подпустить Китай к военным делам.