Шекспир мне друг, но истина дороже - Татьяна Устинова

Хозяин магазина подошел и тронул ее за локоть.

– Вам необходимы перемены, – заявил он. – Я же вижу!..

Продавщица издалека энергично покивала – необходимы, совершенно необходимы!..

– Это все прошлогодние вещи, мы сейчас посчитаем, и вы оцените ваши возможности. Настя, принесите калькулятор.

– Илья Андреевич, а кроссовки не прошлогодние…

– Наплевать, – перебил хозяин. – Какая разница?..

Звякнул колокольчик, они разом оглянулись. В стеклянные двери входил сосед Атаманов. Ляля вдруг на него засмотрелась – он оказался выше и шире, чем она себе представляла, и сразу занял очень много места в сверкающем помещении, потеснив собой искусственное, придуманное пространство зеркал, лампочек, полированных панелей и странных нарядов.

– Здравствуй, Ольга Михайловна, – негромко сказал сосед. – Какая ты… красавица. Глаз не оторвать.

Ляля все смотрела на него, как давеча на себя, узнавая и не узнавая.

– Ну вот, – хозяин магазина показал ей цифру в окошке калькулятора. – Не слишком страшно?

Ляля перевела взгляд на цифру. Получалось, что компьютерных денег ей хватит на все, еще даже останется немного!..

– Позвольте, – строго сказала она хозяину, – зачем вы меня обманываете?

Тут он засмеялся, громко, от души.

– Вот женщины, – обратился он к Егору, как бы вовлекая его в круг посвященных, и опять засмеялся, – все им нехорошо, везде обман подозревают!..

Тот подошел поближе и, не торопясь, смакуя, оглядел Лялю всю – от собранных в пучок блестящих волос и до лиловых меховых кроссовок.

– Хороша, – отвечая на его взгляд, поддержал хозяин магазина, – завидую.

– Позволь, Ольга Михайловна, я сам заплачу.

– Егор, ты что?! С ума сошел?!

– Да ничего я не сошел! А может, и сошел, кто его знает… Ты главное, – тут он передохнул немного от волнения, – ты, главное, не суетись, не торопись. Ты вот тут постой, погляди на себя, а я заплачу пока…

Они вышли из магазина, стараясь не смотреть друг на друга. Ляля осторожно ставила ноги в непривычных лиловых кроссовках, косилась вниз. Егор держал огромный пакет, в который собрали бывшую Лялину одежду. Хозяин магазина стоял у окна с той стороны, провожая их.

– Ты меня удивила, – сказал наконец сосед. – Ей-богу, удивила!.. Я тебя такой и… не видел никогда.

Она взяла его под руку, очень крепко.

– Я сама себя давным-давно не видела. Или никогда не видела!

– Вот это точно.

– Давай выкинем это все?.. – Она подбородком показала на пакет. – Вот прямо сейчас!

– Давай, – моментально согласился он. – Хорошо бы с моста в речку, да только лед кругом!

– Что мы, не найдем, куда выкинуть?

– Найдем, – сказал он. – Конечно, найдем!..

Солнце, пробив белые зимние облака, вдруг ударило по глазам, и Ляля зажмурилась изо всех сил. Когда она открыла глаза, мир вокруг был совершенно другой, яркий, сверкающий, объемный, как будто кончилось черно-белое кино, снятое на скверной зернистой пленке.

– Пойдем гулять, Егор, – предложила Ляля. – Куда-нибудь подальше!.. В кремль пойдем?.. Или вообще на ту сторону? Мне очень нужно, очень! Или ты по делам ехал?..

– Да подождут мои дела, Ляля!.. Вот куда твоей душе угодно, туда и пойдем. Сколько хочешь, столько и будем гулять, что нам!..

– Ты поговори со мной, – попросила Ляля и посмотрела ему в лицо. – Хочешь, я расскажу, что у нас в театре происходит? Юриваныч еще до всех этих… катастроф одну пьесу одобрил, я тебе не рассказывала?

Он помотал головой – нет, ты ничего и никогда мне не рассказывала!.. А я так ждал, так надеялся, что когда-нибудь расскажешь. Вот оно и наступило, это «когда-нибудь», а казалось, уже не наступит.

…Какой сегодня странный день!

– Молодой драматург ее написал, совсем мальчишка, по-моему, из Екатеринбурга. Я поначалу даже читать не хотела, думаю, что там он мог написать, наверняка какая-нибудь чепуха, их всех в постмодернизм тянет и в левацкие настроения. И такая прекрасная оказалась пьеса, про дачу!.. Я взялась читать, оторваться не могла, потом Юриванычу дала, он очень обрадовался. Хорошая пьеса по нынешним временам редкость, знал бы ты какая!.. Решили ставить, он под постановку хотел даже молодого режиссера пригласить из Питера. Ну, чтоб окончательно молодежный спектакль был! И Виталий Васильевич согласился, даже звонил этому питерскому. А потом… потом… все случилось, и стало нам не до пьесы.

– Да погоди немного, – отозвался Атаманов, – сейчас разгребемся, и будет тебе пьеса.

– Ты думаешь?

– Уверен.

Ляля вздохнула и прищурилась на солнце.

– Хорошо, что ты уверен. А то мне стало казаться, что больше уже ничего и никогда… Что ничего не будет, понимаешь?..

– По мне, все только начинается. Ну, в смысле, самое интересное.

– Выходит, ты оптимист, Егор.

Он покрепче прижал локтем ее руку.

– Смотри, вон мусорка! Ну чего? Решай давай! – И он в разные стороны помахал объемистым пакетом. – Выбрасываем? Или, может, еще сгодятся вещички-то? А то выбросим, потом жалеть будешь. А?..

Ляля перехватила пакет, и вдвоем, раскачав как следует, они запулили его в высокий кузов мусоровоза.

– Вот так, – сказала Ляля, отчего-то страшно гордясь собой. – Вот так-то!..

Когда Озеров и Величковский позвонили в дверь, вдова Верховенцева играла на рояле. На площадку доносились далекие звуки, которые смолкли, едва задребезжал в глубине «адвокатской квартиры» старинный колокольчик.

– Что ни говорите, шеф, – пробормотал Федя, хотя Озеров молчал, – а режиссер-то наш покойный умел жить!.. Умел!.. Вот вы где живете? В панельной многоэтажке в Дегунино Восточном?

Озеров быстро на него взглянул.

Распахнулась высокая створка, и перед ними предстала вдова Верховенцева. На этот раз Федя Величковский все оценил сразу. На ней были джинсы, порванные, скорее всего, кем-то из пары Дольче – Габбана или тем, или другим собственноручно, и темно-синяя рубаха с закатанными по локоть рукавами. Волосы распущены по плечам.

– Здравствуйте, Федор, – сказала она как ни в чем не бывало. – Я правильно запомнила ваше имя?

– Абсолютно! – с излишней пылкостью вскричал смущенный ее видом Федя. – Абсолютно правильно, Лариса Николаевна. А это мой начальник Максим Викторович Озеров, он в прошлый раз… отсутствовал.

Вдова пристально посмотрела на Максима, даже голову немного склонила набок.

– Вы подрались? – неожиданно спросила она и спохватилась: – Проходите, проходите, пожалуйста.

Федя почему-то думал, что в квартире на этот раз будет пыльно и неуютно, – хозяева уехали, пропали, никто не смотрит за домом, и он постепенно приходит в запустение.